Гассенди
Шрифт:
Вот что поведал ему на Луне поселившийся там демон Сократа. Он объездил всю Землю, но нигде не мог найти страны, где бы даже воображение могло быть свободным. Это и заставило его покинуть наш мир для Луны. «Видите ли, — сказал он, — если вы не носите четырехугольной шапочки, клобука или рясы и если ваши слова идут вразрез с принципами, которым учат эти суконные доктора, то, как бы умно вы ни говорили, вы все-таки идиот, сумасшедший или атеист. У меня на родине меня хотели посадить в тюрьму инквизиции за то, что я утверждал в лицо педантам, что существует пустота…» (22, стр. 189). Он побывал и во Франции, в которой все «без различия классов» повторяют то, что твердил «педант Аристотель», «ученость которого вы так превозносите» и который, «очевидно, прилаживал свою философию к принципам, вместо того чтобы выводить принципы из философии» (22, стр. 203). Впрочем, находясь во Франции, демон Сократа познакомился и с Гассенди, который «пишет как истинный философ» (22,
Сочинение Сирано — своеобразная утопия. Она существенно отлична и от «Утопии» Томаса Мора и от «Города Солнца» Томмазо Кампанеллы. Это не социально-экономическая, а интеллектуально-философская утопия, подвергающая критике духовную атмосферу, царившую на Земле, и противопоставляющая ей культуру свободной научной мысли, основанной на материалистическом мировоззрении.
Вот как представляются автору этой утопии основоположения истинной философии, которой учил его Гассенди, опиравшийся на учение «одного великого поэта и философа нашего мира», т. е. Лукреция, в свою очередь развивавшего учение Эпикура и его предшественника Демокрита.
Суть этого учения в материальном единстве мира. «В природе нет ничего, что бы не было материей» (22, стр. 176). Совершенно ложно убеждение жителей Земли в существовании некой духовной сущности, «Если вы хорошенько вникнете в то, что такое представляет из себя материя, вы познаете, что она едина, но что, как великолепная актриса, она только играет множество различных персонажей во всякого рода одеждах» (22, стр. 190). Все без исключения, самые сложные и разнообразные творения природы, самые запутанные проблемы физики, минералы, растения, животные, даже деятельность органов чувств, допускают объяснение сочетаниями непрерывно движущихся атомов. В их движении нет никакого чуда. «Неужели вы никогда не отделаетесь от употребления таких слов, как „чудеса“»? (22, стр. 262). «Вы скажете: непонятно, чтобы в мире была пустота… Я смею утверждать, что, не будь пустоты, не было бы движения…» (22, стр. 193–194). А затем демон Сократа говорит на Луне то, чего никогда не говорил (во всяком случае не писал), не смел и не мог говорить на Земле Пьер Гассенди. «Я его спросил, — рассказывает Доминго, — что он может противопоставить авторитету такого великого патриарха, как Моисей, который определенно сказал, что бог создал мир в шесть дней. В ответ на это, — саркастически сообщает Доминго. — этот невежда только рассмеялся» (22, стр. 210). Разве может кто-нибудь как-нибудь понять, как из ничего могло возникнуть нечто? «Этот невежда» снова расхохотался, когда услышал о бессмертии души, которая «принуждена выходить из нашего тела» (22, стр. 265), и о грядущем воскресении. Сознавая, что он ничем не может опровергнуть аргументов демона, его собеседник ответил, явно имея в виду аргументацию Декарта: «Но дело в том, что так сказал бог, а бог не может лгать». — «Не спешите, — возразил он, — вы уже прибегаете к аргументу: так сказал бог; но прежде нужно доказать, что бог существует. Что касается меня, то я отрицаю это совершенно» (22, стр. 268).
Вот какие страшные, чудовищные вещи услышал герой романа Сирано, находясь среди свободных, разумных существ на Луне. Впрочем, уже до этого герой трагедии Сирано «Смерть Агриппины» провозгласил: «Эти боги, которых сотворил человек и которые вовсе не сотворили человека» (цит. по: 68, стр. 52).
Научная фантастика Сирано наглядно демонстрирует, куда растет последовательнопродуманный эпикуреизм. Впрочем, это давным-давно уяснил на грешной земле Тит Лукреций Кар.
VII. Этика
Почему своим философским кумиром Гассенди избрал не Демокрита, как большинство атомистов, а более опасного, опального, подвергнутого анафеме Эпикура? Его привлекала эпикурейская этика. Хотя средоточием научных интересов Гассенди была натурфилософия, завершающей частью его системы, вершиной его философии была «Этика», которую «следует считать главной частью философии» (5, т. 1, стр. 302). «Физика» созерцает и познает мир, она является путем к истине. «Этика» учит, как следует жить в этом мире, чему содействует его познание. Поэтому «часть философии, трактующая о природе… была бы совершенно бесполезна, если бы она не способствовала достижению цели жизни, а это и есть предмет этики» (5, т. 1, стр. 302). Искусство правильно мыслить служит «искусству жить» (5, т. 1, стр. 327). Этика — это «наука или искусство хорошо и добродетельно действовать» (4, т. II, стр. 659), основанная на «способности мышления судить, умозаключать или делать выводы по вопросам практическим» (5, т. 1, стр. 320).
Но в чем счастье и как его достигнуть — об этом нет единого мнения, в этом люди расходятся между собой, и задача этики заключается в том, чтобы помочь людям правильно решить этот вопрос всех вопросов, найти верный ответ на него, исцелить от заблуждений, стать «наукой о врачевании духа» (5, т. 1, стр. 318). Конечная задача философии — совершенствование и оздоровление духовного мира разумом, являющимся оплотом против болезней духа.
В этике Гассенди нет того обновления и обогащения учения Эпикура, которое мы наблюдаем в навеянных новыми научными открытиями его физических теоретических построениях. Новое в ней — это прежде всего восстановление в новых исторических условиях подлинного, достоверного эпикуреизма, искаженного, оклеветанного, опороченного, а также вдумчивый, порою проникновенный психологический анализ мотивов и побуждений как нравственных, так и безнравственных поступков.
Как и этика Эпикура, этика Гассенди эвдемонистична — направлена к счастью как высшему благу. Счастье — «это такое благо, которому должны быть подчинены все другие блага, в то время как оно само себе довлеет» (5, т. 1, стр. 305). Достигнуть его — «кульминационная точка мудрости» (5, т. 1, стр. 304). Что же есть высшее благо? Размышление над этим и составляет собственный предмет этики как особой науки. Решение этой первой и главной жизненной задачи, даваемое эпикуреизмом, таково: высшее благо есть максимум удовольствия (voluptas) и минимум страдания.
Можно провести аналогию между этикой и логикой Гассенди. Подобно тому как недостижима абсолютная истина, недостижимо и абсолютное счастье: оно всегда относительно, ибо страдание неизбежно, так как полное избавление от него невозможно. Но точно так же, как цель познания — стремление к максимально возможному овладению истиной, смысл жизни в максимально возможном достижении счастья, в преобладании удовольствия над страданием.
Но как этого достигнуть? Для этого надо прежде всего постичь сущность добра и зла, природу удовольствия и страдания, очистить разум от заблуждений в их понимании. Эпикурейская этика исходит из того, что «удовольствие по своей природе — это благо, а страдание, противоположное ему по своей природе, — это зло» (5, т. 1, стр. 308). Но удовольствие удовольствию рознь. Существуют два рода удовольствий, и вопрос заключается в том, из какого рода удовольствий складывается счастье: из обоих ли видов или оно в одном из них, и если в одном, то в каком именно?
Ответ Гассенди на этот вопрос убедительно доказывает, что эпикурейский эвдемонизм Эпикура отнюдь не тождествен гедонизму Аристиппа. Удовольствие как атом счастья — это не похоть, не чувственное наслаждение. «Вот почему и тогда, когда мы вообще говорим, что удовольствие — это цель блаженной жизни, мы на самом деле далеки от того, чтобы подразумевать под этим удовольствием гуляк или других людей, утопающих в роскоши, смысл которых… в непосредственном переживании наслаждения, выражающегося, конечно, в приятном и сладостном чувственном раздражении. Так толкуют наше мнение некоторые незнакомые или несогласные с нашими взглядами люди… Ибо ни постоянные пиршества и попойки, ни даже любовные утехи с мальчиками и женщинами, ни изысканные рыбные блюда или какие бы то ни было другие лакомства роскошного стола не порождают приятной жизни» (5, т. 1, стр. 314). «Мы обвиняем и по праву считаем весьма достойными презрения тех людей, которые обольщены и испорчены соблазнами минутных удовольствий» (5, т. 1, стр. 309).
Мы привели эти длинные цитаты, поскольку в них Гассенди со всей решительностью опровергает доминировавшую в то время фальсификацию эпикуреизма и отмежевывает свою этику от вульгарного гедонизма. В них он клеймит как лживые утверждения противников, которые «неистовствуют по поводу того, что якобы я под удовольствием понимаю удовольствие низменное и грязное» (5, т. 1, стр. 325).
Два рода удовольствия, которые противопоставляет эпикуреизм, Гассенди именует «статическим» и «динамическим». Впрочем, сам он, как мы увидим, стирает (во всяком случае смягчает) альтернативность этих терминов, не дающих понимания сути контраста между восхваляемым и презираемым им родом «удовольствия». «Статическое» удовольствие противостоит «динамическому» как прочное, устойчивое, стабильное, а не мимолетное, неутолимое, беспокойное, обманчивое, пресыщающее, влекущее за собой неудовлетворенность, разочарование, страдание. Погоня за «динамическими» удовольствиями полна забот и тревог. Под этим углом зрения духовные удовольствия превосходят телесные наслаждения. Знание, радость труда и лелеемая в Саду Эпикура дружба— ни с чем не сравнимые источники удовольствия.