Гастроли Жигана
Шрифт:
Чернышевский скрипнул зубами. Он и сам совсем недавно думал о своих людях почти то же самое, что сказал сейчас Макеев.
– Это мои проблемы, – сказал он вслух. – Вы давайте о своих говорите. И вообще – ближе к телу, как говорил французский писатель…
– Мопассан никогда этого не говорил, – перебил его Макеев. – И не писал. Дерьмовую образованность будешь демонстрировать перед своими гавриками, которые, кроме тюремных стенгазет, ничего не читали.
– Я знаю, что ты за нами охотишься, – сказал Панфилов, решив, наконец, говорить так, как получится. – Не скажу, чтобы
Чернышевский усмехнулся.
– Струсил, – покачал он головой. – Этого надо было ожидать. Когда своя жизнь под вопросом, и под очень большим вопросом, по-другому на мир глядишь. Я это по себе знаю, немало лет прожил в постоянном напряжении. Осточертело все – невозможно просто. Готов был иногда сам себе пулю в лоб пустить.
– Ни хрена ты не понял! – перебил его Панфилов. – Но я душу перед тобой раскрывать не собираюсь. Если я тебе что-то предлагаю, значит, я так решил. А почему решил – не твое собачье дело! Решил, и все! Повторяю специально для бестолковых: мир не предлагаю, а пакт о ненападении готов заключить.
– Ну да, знаю я такие пакты! – усмехнулся Чернышевский. – Отмазка. А потом – кто кого первый!.. Нашел, тоже мне, Молотова с Риббентропом! Почему я тебе должен верить?
– А ты и не верь! – согласился Панфилов. – Я и не предлагаю верить. Я предлагаю просто не нападать друг на друга. У вас что, врагов других нет больше? Не найдете, с кем подраться, кого на тот свет отправить? Я же сказал – я трогать вас больше не буду. – Он на секунду замолчал и добавил: – Противно мне…
«А ведь он и правда не будет больше наших мочить! – подумал Чернышевский. – Что-то у него там в голове перемкнуло. Оно и к лучшему. Тем быстрее мы его замочим. И потерь меньше будет».
– А чего бы вам с ментами не задраться? – спросил вдруг Панфилов. – Ты сам-то не дрейфишь часом, а? Пошерстили бы ментовку, взяли бы Москву полностью в свои руки! Порядки бы в столице свои установили. По понятиям, а? Как тебе такой план? С ментами-то, наверное, не очень хочется связываться, очко-то играет? Понимаешь, что бесполезно с ними связываться! Что победить их нельзя, можно только отменить! Отменить вместе со всем существующим сегодня порядком и установить другой, новый порядок! Свой порядок! Тогда менты окажутся вне закона. Вот тогда-то их и можно прижать будет. А пока – вне закона вы, и менты всегда будут за вами гоняться, как собаки за кошками, это у них в природе. От этого их не излечишь…
Чернышевский чуть не заулыбался во весь рот, и только старая конторская привычка контролировать поведение в любой ситуации заставила его сдержаться. Но настроение у него резко повысилось.
«Молодец! – подумал он о Панфилове. – Сам решение проблемы подсказываешь. Менты, говоришь? Отлично! Теперь я готов с тобой заключить договор о ненападении, как ты выразился.
– Убедил! – сказал он вслух. – Верить я тебе, конечно, не буду. Придется, наверное, за тобой даже присматривать.
– Нет! – сказал Панфилов. – Никакой слежки! Контролировать меня не надо! Если я слово дал, ему можно верить.
Чернышевский усмехнулся.
– Вот и верь своему слову, – сказал он. – Я больше своим глазам поверю, чем твоему слову! Слово он дал! В задницу свое слово засунь!
Панфилов опешил и даже привстал слегка, но тут же взял себя в руки и сел обратно. Он даже промолчал, хотя это и не просто ему далось.
– Ладно! – проворчал Чернышевский. – Надо будет, мы тебя по-любому найдем! Если договор нарушишь, разговор короткий будет.
– Короткие разговоры прибереги для своих шавок, – ответил Панфилов. – Если договорились, можешь отчаливать. Больше мы тебя не задерживаем.
Чернышевский сжал зубы, но встал молча.
– Надеюсь, больше не увидимся, – процедил он на прощание.
Панфилов согласно закивал.
– Давай, давай, топай! – сказал он. – Извини, провожать не будем. Дорогу сам найдешь.
Когда Чернышевский скрылся за дверью ресторана, Макеев толкнул Панфилова под столом ногой.
– Уходим, Костя, – сказал он. – Не понравилась мне его последняя фраза. Мутная она какая-то. Что-то на уме у него было, я чувствую.
– Поживем – увидим, что у него на уме было, – ответил Константин.
– Мне бы твой оптимизм, – проворчал Макеев.
Несмотря на опасения друга, Панфилов не желал уходить из ресторана, не поужинав. И они просидели еще минут сорок, пока Жиган не согласился, наконец, отправиться домой, в квартиру, которую они купили после того, как на Панфилова были совершены два покушения подряд. Там они себя чувствовали пока спокойно, но о мерах безопасности не забывали.
Поэтому, выйдя из ресторана, Макеев проверил, нет ли за ними слежки, и только тогда вздохнул с облегчением.
Он с самого начала был против этой встречи, но переубедить Панфилова не сумел.
«Я должен дать им этот шанс! – настаивал на своем Константин. – Если обманут или откажутся – тогда ничего другого не останется, как снова воевать. Но попытаться я должен».
Макеев уступил, конечно, поскольку он практически всегда уступал Константину, но ему все же было непонятно – зачем все это?
«Какие могут быть договоры с бандитами?» – недоумевал Макеев.
Глава 14
Тузов вышел из подземного гаража сам не свой и прямым ходом направился в Москву. На правой скуле у него красовалось ярко-красное пятно, которое он то и дело потирал рукой, в кармане лежала тугая пачка долларов. Карман он время от времени поглаживал сладострастным движением руки.
Если бы его спросили, о чем разговаривал с ним Николай Гаврилович, он бы ответил коротко, как привык отвечать начальству в Конторе: «Поставил оперативную задачу и определил сроки ее выполнения».