Гать
Шрифт:
Оглядевшись вокруг и оглядев напоследок себя, прохожий удовлетворенно кивнул сам себе, пару секунд для порядка повертел, проверяя, манометры, после чего под шипение стравливаемого под давлением воздуха решительно потянул на себя тяжеленную сферу, сунув туда голову так, чтобы тяжесть литого металла легла на плечи.
Ноги ныряльщика в толстых лопатах ласт тут же по щиколотку ушли в болотную жижу — следовало поторапливаться, коли не было желания здесь крепко завязнуть.
Двумя ловкими движениями водолаз завертел горловую и лицевую резьбы, отчего идущее изнутри натужное шипение тотчас прекратилось — и тут же одним широким шагом чавкнул вперед. И пропал, скрывшись под водой разом, без единого звука, будто его и не было. И только
— Капитан, вам когда-нибудь приходилось сожалеть о выбранной профессии? — Арарич вновь провел ладонью по волосам, но результатом не удовлетворился и снова склонил голову ближе к вентиляционной решетке, откуда с шелестом поступал теплый воздух. Такая своеобразная сушилка.
— А вам, профессор, не приходило в голову, что вы чересчур зациклены на идеалах? — капитан Неманич продолжал с обычным хитрым прищуром наблюдать за гостем, вот уже битых полчаса пытающимся просохнуть и согреться, и покуда никак в этом направлении не преуспевающем. — Быть может, стоит перестать уже в наши годы гоняться за недостижимым, а сосредоточиться, наконец, на чем-то более приземленном?
Арарич в ответ лишь покачал головой:
— Я бы не сказал, что мой возраст в этом отношении как-то особо выделяется из ряда вон, в конце концов, это же не я тут сижу безвылазно вот уже сколько — семь, восемь лет? — поправьте меня! Вот сходили бы пару раз со мной на вылазку, быть может, сразу бы сменили интонацию.
— И что бы я там такого увидел, с вашего позволения, на берегу? Желательно такого, чего мне отсюда в перископ не видно.
— Ну, например, — задумчиво потянул Арарич, в очередной раз проведя по топорщащимся седым ежиком волосам, поморщился, вздохнул, и пересел поближе к Неманичу, — вам как капитану приходится прозябать здесь на дне безо всякой надежды на скорое возвращение. Это же, должно быть, скука смертная, бесконечно пялиться в окуляр да строчить депеши на землю.
— Не скажите, — покачал головой капитан Неманич, — кому скука, а кому и удовольствие. Рыбки за иллюминатором проплывают, угри, черепахи. Да, мой мирок невелик и с годами увяз в тине, но я помню, чему служу, что же касается возможного возвращения — когда понадобится, земля меня отзовет. И пока я здесь — мне стоит не рассуждать о выборе рода деятельности и не сомневаться в приказах начальства, а честно нести свою службу. Или вы думаете, что глядя на вас, профессор, неделями шляющегося там, на берегу, только лишь затем, чтобы в очередной раз вернуться ко мне на борт с очередной депешей, я начну соглашаться с тем, что быть капитаном болотной субмарины не есть лучший выбор на свете? Так поймите же — не лучший, но и не худший.
— Бывает и хуже, да? — хмыкнул Арарич, наливая себе в чашку крутого кипятка из краника и досыпая в него по вкусу бурого кофейного порошку.
— Да, и я имею в виду вас, профессор.
— Чем же мои занятия вам так плохи, капитан?
— Да вот судите сами, — Неманич раскрыл шершавую ладонь старого морехода, показным жестом загибая палец: — Я тут по крайней мере не делаю вид, что я — один из них. Я, если можно так сказать, честно скрываюсь во тьме болот, тогда как вам досталась куда менее завидная доля годами изображать среди них своего, обрастать там друзьями, знакомыми, штудентами и (зная вас, я совершенно уверен!) юными штудентками. Профессор, ей-же-ей, покуда вы на берегу — как каждый местный обыватель вы заняты мыслями об ипотечных ссудах, дороговизне заморских фруктов, стоимости починки самобеглых повозок, а также биржевых ставках на тюльпаны и болотную жижу. Не так ли, профессор, смотрите мне в глаза и не лгите хотя бы самому себе!
Арарич в ответ лишь руками развел.
— Так я же и не отказываюсь, что это все правда! Но и вы сами посудите, капитан, да, в вашей текущей позиции есть некоторая приятная, мнэ-э… —
— В чем же, по-вашему, состоит эта бессмыслица?
— Да хоть бы и в том, что вы, как и я, на самом деле ничегошеньки не знаете, что с вами и вашей драгоценной лодкой случится завтра, но я хотя бы имею по отношению к собственной судьбе мало-мальскую свободу выбора, ваш же выбор, по сути, ограничен вопросами выбора блюд на камбузе, даже во времени выхода на связь с землей вариантов у вас нет!
Капитан в ответ выразительно, как только он и умел, расхохотался.
— Простите, профессор, мой смех, но скажите, право, о каком-таком выборе вы мне пытаетесь втолковать?
— Вы бы поднялись со мною хоть разок на поверхность, может, и сами бы догадались, господин капитан, там же расстилается целый мир! — Арарич начинал понемногу злиться.
— Учитывая время декомпрессии, это было бы весьма хлопотное дело, однако предположим, что я бы потрудился организовать сей вояж, но ради чего? Ради экскурсии в Карломарский университет? Там, я же видел вашу депешу, на днях снова штудент бузит, требует вольностей всяческих и новомодных туалетов. Мне же и мой гальюн вполне пригоден к употреблению, уж поверьте.
— Да что вы прицепились к этому гальюну, — всплеснул руками профессор, которому разом стало обидно за собственное учебное заведение, только что редуцированное до туалетных комнат. — И я даже не напоминаю вам, капитан, о банальном свежем воздухе, который вы за ненадобностью уже поди и помнить забыли, хотя надо признать, от здешней вони у меня каждый раз глаза с непривычки слезятся, — Арарич жалобно шмыгнул носом, утирая нос рукавом. — Я о куда более прозаических вещах.
— Это каких же? — Неманич вопрошал будто бы без задней мысли, усмешку в его словах можно было отыскать лишь при изрядном трудолюбии.
— Непосредственных! Вот вы пеняете мне моими же идеалами, а сами? Да, земля послала вас сюда следить, ну так следите! Что можно увидеть в подзорную трубу!
— Перископ, — машинально поправил его капитан.
— Да хоть шмароскоп! — отрезал профессор. — Наша миссия, напомню, состоит в том, чтобы документировать происходящее здесь, так неужели выбраться на берег хотя бы раз в году повредило бы результативности такового документирования?
— Ничуть не бывало, разумеется, только бы поспособствовало! Но это же вы меня вопрошаете, не думал ли я сменить профессию? Так вот, уважаемый, я бы как раз с превеликим удовольствием оставался капитаном. Бороздил бы моря, торил пути, исследовал глубины, ловил бы глубоководного окуня на мормышку, черных курильщиков со дна рифтов бы выкуривал. Хватал бы Нептуна за бороду. Вел бы, прямо скажем, куда как вольный образ жизни.
— Но вы сидите здесь!
— Да, но куда я денусь с подводной лодки? Что я без нее? Именно потому я и напомнил вам о вашей приверженности разновсяческим идеалам, профессор, ведь, по сути, что помимо них, вас здесь держит? В этой вони, в этой тесноте, в моей досужей компании на глубине тридцати метров гнилого болота.
— Что держит?
— Да. Что?
— Ну-у… — задумался Арарич. — Долг перед землей. Пославшей меня. Сюды, — и снова шмыгнул носом.
— А я скажу вам, профессор. На самом деле вас ничего тут не держит. Ничего материального. Ну, кроме тех самых идеалов. В действительности вы можете катиться отсюда на все четыре стороны! Хоть на кампус к штуденткам, хоть за моря лепельсины выращивать в Кваквадоре. И не говорите мне про пославшую нас землю, на самом деле там всем на нас наплевать. Знаете, что мне ответили на вашу прежнюю депешу, которую вы мне тут, голый и мокрый, трясущимися руками месяц назад вручали, бранясь, как сапожник по поводу ледяной воды и пиявок, крепко засевших в носу? А ничего! Ничегошеньки! Молчок — ноябрятский значок! И на прошлую! И на позапрошлую! А вы все сидите, пыхтите, ждете чего-то.