Gaudeamus igitur
Шрифт:
Внезапно взгляд, терзавший меня, исчез. Я смогла наконец вдохнуть полной грудью; и миг спустя Тьма, затопившая контур изнутри, исчезла, будто стертая выплеснутым на нее растворителем.
Маги дернулись вперед, к контуру; я посмотрела туда же, и сердце ухнуло куда-то в пятки или в прилегающую к таковым анатомическую область.
Оба врага были живы. Это было невозможно, но это было так. Гений стоял, опираясь спиной о прозрачную стену круга; глаза его были закрыты, кровь с одежды исчезла — вся, до последней капли, будто впитанная неведомой губкой. Мастер стоял у противоположной стенки, отброшенный на нее пришедшей силой; он держал руки в защитном жесте
Пару секунд все оставалось неподвижным; потом Мастер опустил руки, огляделся и решительно шагнул вперед. Он был вычерпан до дна, у него не осталось даже крохи силы, но он все равно шел к своему врагу, и делал это на редкость целенаправленно. Прежде чем я поняла, что именно он собирается сделать, Мастер сжал левую руку в кулак, размахнулся и изо всех оставшихся сил приложил Гения по физиономии.
Сил — в смысле физических — осталось предостаточно. От такого удара Гения должно было окончательно впечатать в стенку; но контура уже не было, он осыпался сверху вниз бесцветной стеклянной крошкой, и потому их обоих — Мастер не удержал равновесия — вынесло наружу, прямо под ноги учителю. Тому самому магистру в синем плаще, телепортировавшемуся сюда самым первым.
Мастер с некоторым трудом поднялся на ноги. От его куртки остались только живописные клочья; пожалуй, теперь ее не спасла бы и самая искусная штопка. Он был ранен, но не слишком-то серьезно — гораздо больше сил забрала вызванная Гением Тьма. Широкая прядь волос чуть ниже виска была отсечена ножевым заклятием — Гений промахнулся буквально на сантиметр, — но Мастер все равно знакомым жестом встряхнул головой, чтобы посмотреть на своего магистра.
И в тот же миг по его волосам точно побежали белые змейки. Целые пряди выцветали на глазах, черный цвет будто съедался, заменяясь снежно-белым, — и я поняла, наконец-то поняла, кого мне так напоминал этот адепт.
И, похоже, не я одна.
— Мрыс эт веллер келленгарм! — потрясенно выдохнули у меня над ухом. Я подпрыгнула от неожиданности: в радиусе трех метров от меня не имелось никого, кроме Мастера, магистра и Гения, художественно — как выражаются гномы, «ковриком» — распростертого на полу. Да и никто из этих трех не мог произнести известной фразы с настолько правильным волкодлачьим акцентом. Для того чтобы язык умел сворачиваться в необходимую для правильного произношения трубочку, нужно было родиться на земле Конунгата и быть чистокровным оборотнем как минимум в двенадцатом поколении.
— Студент Рихтер, — после долгого, очень долгого молчания выговорил магистр, — немедленно отправляйтесь в медпункт.
— Диплом, — хрипло вытолкнул Эгмонт.
— Я что, тихо выражаюсь? — и в самом деле негромко уточнил магистр.
Еще несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом Рихтер отвернулся, неловко кивнув, и, чуть пошатываясь, направился к выходу. Адепты расступались, освобождая ему дорогу. Лица у всех были изрядно напуганные; судя по всему, народ ждал, что когда-нибудь эти двое все-таки попытаются прикончить друг друга, но вряд ли хоть кто-то предполагал, что это случится именно так. Похоже, и сам Эгмонт не думал, что сорвется за полчаса до выпускного вечера и торжественного вручения дипломов.
У самой двери он обернулся. Я думала, что он
Похоже, Рихтер пришел к такому же выводу. Он еще раз посмотрел на меня, точно запоминая, и вышел в коридор.
Магистр в синем плаще склонился над бесчувственным, но относительно живым Гением…
…и в этот самый миг над моим ухом раздалась звонкая трель будильного заклинания.
Зал исчез, сменившись привычной темнотой под веками; открыв глаза, я обнаружила себя лежащей в собственной постели, с подушкой, валяющейся на полу, и одеялом, сбитым набок.
Не обращая внимания на беспорядок, я села на кровати, прислонилась спиной к стене. Мрыс дерр гаст… сил было до смешного мало, точно всю прошедшую ночь я колдовала без передышки. Или — точно то, приснившееся, и впрямь выпило из меня немалую часть энергии.
Но это ничего. Энергия восстановится. Она уже восстанавливается: закрыв глаза, я услышала знакомые токи, несущие силу из одного энергетического центра в другой. Аура, магическое поле, сила стихий… все это мы учили едва ли не наизусть, все это я рассказывала Фенгиаруленгеддиру на бесчисленных контрольных, практических и зачетах…
Хватит, Яльга, устало прервала я саму себя. Хватит. Не сейчас.
Дело не в этом.
Дело в том, что сон, приснившийся этой ночью, снился мне уже не в первый раз. Четыре года назад, помнится, он тоже пришел. И восемь лет назад. И двенадцать. «Лишний день», двадцать девятое снежня — как же я ухитрилась забыть, что нынешний год високосный?!
Вопрос был риторический. Я забывала это всякий раз — через несколько дней после видения последняя ночь зимы будто вычеркивалась у меня из памяти еще на четыре года. Это было невероятно, невозможно, просто смешно, но это было так, и я ничего не могла с этим поделать. Вот и сейчас… разве вспомнила я во сне, что уже видела этот зал и этих людей?
Голова потихоньку начинала болеть — я чувствовала, как в висках пробуждается знакомая тягучая ломота. Еще бы. Спешное восстановление резерва с задействованием механизмов экстренной защиты — это вам не баран чихнул. Здесь травками Полин не обойдешься. Да. Я не была пророчицей, но почему-то ни на секунду не усомнилась: сон не просто в руку, он настоящий. Что все было именно так, как я и увидела… вот уже в третий раз.
Я вспомнила Тьму, заполнявшую собой защитный купол. Вспомнила — неожиданно ярко и четко — того адепта, которого почему-то даже сейчас хотелось называть Гением. Вспомнила Эгмонта… впрочем, нет, это имя не подходило тогдашнему Рихтеру, оно слишком прочно ассоциировалось у меня с нынешним. Немудрено, что я так и не смогла его узнать, — кто бы мог предположить, что двенадцать лет назад наш магистр мог терзаться самыми что ни на есть натуральными комплексами? Эгмонт, честно уверенный, что таланта у него раз-два и обчелся… Я вспомнила последний проведенный им практикум и только нервно хихикнула. Да. Люди меняются, ничего не скажешь.