Гавриил, или Трубач на крыше
Шрифт:
Затем ли жег он глаголом сердца людей? Затем ли из года в год боролся он с тлетворным влиянием? Затем ли чутким ухом ловил все колебания генеральной линии? Затем ли воспевал, отмечал, обличал и бичевал?
Нет, не затем, чтоб эти засранцы втоптали в грязь светлое учение – почти уже победившее почти уже везде и почти уже полностью!
С этим душа Прохора Проханкина смириться не могла.
Три года мотался он по редакциям газет, где сохранялись еще здравомыслящие люди, готовые противостоять натиску перерожденцев. Но лишь убеждался, что большинство из них растратили способность к борьбе. Ренегат-генсек
А идеалы тем временем рушились!
Тогда Прохор предпринял отчаянный шаг. Можно сказать, бросился грудью на амбразуру. Он основал собственную газету.
Сделать это, не имея ни средств, ни связей, казалось безумием. Но, к счастью, нашлись люди, поддержавшие идею Прохора. Имелись у этих людей и связи, и деньги. Происхождение денег было ему неизвестно, но сумма вполне устраивала.
Так Проханкин стал Главным редактором.
Газету свою он назвал «ТУДА!», приказав художнику изобразить перед названием серп и молот – дабы читатель мог сразу понять, куда зовет его новый печатный орган.
Однако, ввиду отсутствия четкой (или хотя бы нечеткой) генеральной линии, идейные основы претерпели эрозию. В умах царил хаос, и выехать на одних ленинских нормах было трудно. Требовалась более широкая платформа. Что-то идейно выдержанное, но в то же время кондово-посконное.
«Ищи, – говорил себе Прохор. – Ищи!»
И он нашел.
Прохор велел нарисовать в заголовке газеты – рядом с серпом и молотом – православный крест.
Открыл в себе Прохор Проханкин, что всегда в тайных закоулках души своей тяготел он ко слову Божию. Даже тогда, когда в школьной стенгазете разоблачил пионерку Клаву Птичкину, носившую, как ему доложили, под школьной формой крест на цепочке. Даже тогда, когда в районной газете боролся с религиозным дурманом, оставшимся, как ему сообщили, кое-где в окрестных деревнях. Даже тогда, когда воспевал славное время комсомольцев-безбожников, рушивших церкви и уничтожавших попов.
Даже тогда веровал он в Господа и нес в сердце своем – наравне с «Моральным кодексом строителя коммунизма» – нетленное: «Православие, Самодержавие, Народность!»
С каждым днем всё явственнее ощущал он в душе ростки истинной веры. А чтобы укрепить эти ростки, приобрел в ближайшей церковной лавке новенькое издание Библии и поставил на книжную полку рядом с учебником по истории партии.
Ознакомиться с текстом купленной книги писатель-борец еще не успел. Но, в отличие от своего соседа по дому Анатолия Ищенко (с коим изредка встречался на лестнице), такие вещи, как, скажем, Судный день, представлял себе четко.
День этот виделся ему подобием первомайской демонстрации, где в первых рядах стройной колонны, под кумачовыми стягами и золотыми хоругвями, плечом к плечу с другими идейными борцами в костюмах и рясах шагал он, Прохор Проханкин. Шагал ниспровергать, громить и вырывать с корнем! Шел в бой за Власть Советов под колокольный звон. И гремел в душе его чеканный «Интернационал» в исполнении большого церковного хора…
Но мечты пока оставались мечтами.
Когда ренегата-генсека
Поднял упырь над столицей вместо красного флага трехцветную белогвардейскую тряпку, а затем взял двух сатрапов своих и засел с ними в темном лесу. Там выпили они на троих, сговорились и развалили в одночасье великую страну Прохора. Всю развалили – вместе с танками, пушками, ракетами, вместе с генеральной линией партии и, страшно подумать, вместе с самой партией.
А вскоре еще одно горе постигло Прохора Проханкина. Закрыли упыри его газету.
Но тут он их перехитрил. Воспользовался их несусветной глупостью. Переназвал он газету – вместо «ТУДА!» велел написать в заголовке «СЮДА!», а серп с молотом и крестом поставил с другой стороны.
Только лязгнули зубами сатрапы, но поделать ничего не смогли. Закон был на стороне Прохора. Сами же такой дурацкий закон приняли, чтоб прослыть демократами.
Это ж надо придумать такое – демократия без генеральной линии!..
И опять бился с супостатами Прохор. Целых восемь лет бился, пока не сменил упыря новый начальник.
Многого ждал Прохор Проханкин от этой перемены. Ведь происходил упыриный сменщик из славной когорты бойцов невидимого фронта. (Каким образом умудрился втереться в доверие к упырю, неясно. Возможно, выполнял спецзадание.)
Расслабился Проханкин, решив, что еще немного – и вернется генеральная линия. Пусть не прежняя, но хоть похожая.
Ослабил он свой напор, умерил пыл, ожидая, что теперь-то пойдет в гору. Может, подумал, и к власти его приблизят, сделают советником либо кем-то еще в таком роде. Ведь старался же, не покладая рук.
Ждал, ждал, пока не заметил, что все идеи его государственные, все слова его патриотические сменщик упыря незаметно спер у него. И Православие спер, и Народность. Свистнул, как щипач на вокзале! И замешал всё, гад, на этой дерьмократической болтовне, чтобы всем головы задурить.
Вообще хитер оказался, недаром слыл борцом (не идейным, как Прохор, а просто, говорят, баловался каким-то там карате или чем-то вроде того). Совершил он обманный маневр. Потянул Прохора за куртку в одну сторону, а сам, злодей, подножку ему, и пятками вверх бросил.
Купился Прохор, как мальчик. Пообещал упыриный сменщик вернуть старый, отмененный упырем гимн. Тот гимн, под звуки которого боролся Проханкин с ренегатами и отступниками, прославлял партию – силу народную, и разоблачал Клаву Птичкину.
И вернул-таки, стервец.
Но пока воспрянувший духом Прохор учил новые слова старого гимна, выяснилось, что вместе с гимном протащил каратист-уклонист в качестве флага державного не знамя с серпом и молотом, чего ждали от него патриоты-мученики, а всё ту же трехцветную погань.
Герб тоже оставил упыриный – двуглавого орла. Хотя с этим еще можно было смириться – все-таки православные кресты в коронах. Лучше бы, конечно, было дать в лапы не скипетр и державу, а серп и молот. Но и так сойдет.