Гай Мэннеринг (ил. Б.Пашкова)

Скотт Вальтер

— Это мой рабочий инструмент, — заявил Плейдел. — Адвокат, не знакомый с историей и с литературой, похож на самого заурядного каменщика, в то время как с этими познаниями он вправе уже называть себя архитектором.

Мэннеринг в это время любовался из окна изумительной панорамой. Оттуда виден был Эдинбург, рядом — море и форт с его островами, залив, обрамленный грядой Нортбервикских гор, а дальше, к северу, — изрезанные берега Файфа, зубчатые очертания которых отчетливо выделялись на голубом небе.

Плейдел, терпеливо выждав, пока его гость насладится сполна этим зрелищем, заговорил с ним о деле мисс Бертрам.

— У меня была надежда, хоть и слабая, правда, — сказал он, — что мне удастся доказать ее неотъемлемые права на владение Синглсайдом, но все мои старания ни к чему не привели. Старая

леди, конечно, была единственной владелицей этого поместья и могла располагать им по своему усмотрению. Нам остается только надеяться, что бес ее не попутал и она осталась верна своему прежнему решению. Завтра вам надо быть на похоронах. Я известил ее поверенного, что вы приехали сюда представлять интересы мисс Бертрам, и вам будет послано приглашение; мы с вами увидимся попозже в доме покойной, где я буду присутствовать при вскрытии завещания. У этой старой грымзы на положении компаньонки, а вернее всего служанки, жила девочка-сиротка, какая-то дальняя родственница. Так вот, я надеюсь, что в старухе напоследок заговорила совесть и она все же постаралась чем-нибудь вознаградить бедняжку за то peine forte et dure [249] , которому она подвергала ее при жизни.

249

Суровое и тяжкое испытание (франц.).

Явилось трое гостей, которых представили полковнику. Это были люди неглупые, начитанные и к тому же веселые, и остаток дня прошел в приятной беседе. Мэннеринг просидел с ними до восьми часов вечера за бутылкой вина, поставленной хозяином, которая, разумеется, была magnum [250] .

Вернувшись в гостиницу, он нашел письмо с приглашением прибыть на похороны мисс Маргарет Бертрам из Синглсайда, — хоронить ее должны были на кладбище Грейфрайерс, а вынос тела был назначен на час дня.

250

Большая (лат.).

В указанное время Мэннеринг направился к небольшому домику на южной окраине города. Он узнал его по стоявшим перед дверьми двум печальным фигурам, одетым по шотландскому обычаю в черные плащи, отделанные белым крепом, с креповыми же повязками на шляпах и с жезлами в руках. Еще двое таких же молчальников с печатью безысходного горя на лицах провели Мэннеринга в столовую, где уже собрались родные и близкие покойной.

В Шотландии до сих пор еще повсеместно сохранился давно позабытый в Англии обычай приглашать на похороны всех родственников умершего. Часто это производит потрясающее впечатление, но в тех случаях, когда человек при жизни никем не был любим и после смерти его никто не оплакивает, обычай этот становится только пустой и уродливой формальностью. Английская погребальная служба принадлежит к числу красивейших церковных обрядов и всегда оставляет неизгладимое впечатление; она способна сосредоточить на себе внимание собравшихся, объединить их мысли и чувства в наиболее подходящий для этих минут благоговейной молитве. Но в Шотландии все обстоит иначе: если близкие сами не чувствуют истинной скорби, ничто не восполнит там ее отсутствия и не сосредоточит на себе мыслей участников этой церемонии. Поэтому естественно, что последние чаще всего испытывают на похоронах только тягостное чувство стесненности и фальши. К сожалению, миссис Маргарет Бертрам была одной из тех несчастливых женщин, чьи добрые качества не снискали всеобщего расположения. У нее не было близких, которые могли бы искренне о ней печалиться, и поэтому весь похоронный обряд превратился в какую-то показную манифестацию скорби.

Пребывая в мрачном обществе всех этих троюродных, четвероюродных, пятиюродных и шестиюродных братьев и сестер, Мэннеринг, подобно всем им, заставил свое лицо принять приличествующее случаю выражение и старался казаться опечаленным кончиною миссис Маргарет Бертрам, как будто усопшая приходилась ему матерью или сестрою. После длительного и тягостного молчания все присутствующие

начали понемногу переговариваться вполголоса, как будто они находились в комнате умирающего.

— Наша дорогая миссис Бертрам, — произнес важного вида джентльмен, едва приоткрывая рот, чтобы не нарушить торжественности, которую он придал лицу, и цедя слова сквозь почти совершенно сомкнутые губы, — наша дорогая покойница хорошо прожила свой век.

— Само собой разумеется, — ответил тот, к кому были обращены эти слова, чуть приоткрывая глаза, — наша бедная миссис Маргарет всю жизнь была очень бережлива.

— Что у вас нового, господин Мэннеринг? — спросил один из тех джентльменов, с которыми полковник обедал накануне, таким необычным голосом, как будто он извещал о смерти всех своих близких, — Да ничего особенного, сказал Мэннеринг тоном, который, как он заметил, был принят всеми оттого только, что в доме покойница.

— Я слыхал, — продолжал первый многозначительно и с видом человека хорошо осведомленного, — я слыхал, что было написано завещание.

— А что же оставили маленькой Дженни Гибсон?

— Сто фунтов, да еще большие старинные часы в придачу.

— Не очень-то о бедняжке позаботились; ведь туговато ей приходилось при покойнице. Что ж, на чужое добро всегда расчет плохой.

— Я думаю, — сказал стоявший рядом с Мэннерингом политикан, — что с Типу-Саибом [251] мы окончательно не разделались, насолит он еще нам немало; да вот говорят еще — вы, верно, слыхали, — что акции Ост-Индской компании что-то не поднимаются.

251

Типу-Саиб (Типу Султан, ум. 1799) — правитель княжества Майсур в Индии. Опираясь на Францию и Афганистан, стремился создать коалицию индийских феодалов для борьбы за изгнание из Индии английской Ост-Индской компании, с которой вел несколько войн. Погиб в четвертой англо-майсурской войне.

— Скоро, наверно, поднимутся.

— A y миссис Маргарет, — сказал еще один, вмешиваясь в разговор, — были ведь акции Ост-Индской компании. Я это знаю, потому что я сам получал за нее проценты. Хорошо, если бы держатели акций и все наследники посоветовались с полковником о том, как и когда их можно будет продать. По-моему, так… Но вот идет мистер Мортклок, значит пора выносить.

Гробовщик мистер Мортклок, распоряжавшийся похоронами, с вытянутой, как подобает лицам его профессии, физиономией и скорбной торжественностью в движениях роздал всем присутствующим маленькие карточки; каждому было назначено место, которое он должен занимать возле гроба. Порядок этот определялся близостью родства с покойной, и почтенный мистер Мортклок, как он ни был сведущ в этом мрачном церемониале, все же неминуемо должен был кого-то обидеть. Состоять в близком родстве с миссис Бертрам значило быть причастным к землям Синглсайда, и для каждого из собравшихся здесь родных это обстоятельство было особенно важно. Кое-кто, само собой разумеется, остался недоволен, а наш приятель Динмонт был не в состоянии ни подавить обиду, ни выразить ее с подобающей сдержанностью и выпалил все напрямик.

— Мне бы хоть ногу дали понести! — воскликнул он более громко, чем это позволяло приличие. — О господи, если бы тут дело земли не касалось, я, пожалуй, взял бы гроб вместо всех этих господ да один и понес.

Несколько десятков укоризненно нахмуренных лиц обратились в сторону нашего бесстрашного фермера, который, высказав все накопившееся у него на душе недовольство, решительно зашагал вниз по лестнице со всеми остальными, не обращая ни малейшего внимания на тех, кого он оскорбил своей выходкой.

Наконец погребальная процессия двинулась в путь. Шествие возглавили факельщики со своими жезлами, украшенными перевязями из потускневшего белого крепа — эмблемой девственности покойной. Шестерка захудалых кляч, олицетворявших бренность всего земного, в перьях и попонах, медленно повезла на кладбище мрачно убранный катафалк. Впереди бежал Джейми Дафф, дурачок, без которого не обходились ни одни похороны, в белом бумажном галстуке и таких же бумажных нашивках на рукавах в знак траура, а сзади тянулось шесть карет, в которых ехали все участники церемонии.