Гай Юлий Цезарь
Шрифт:
Все эти сентенции я к тому времени давно усвоил, хотя до этого только однажды возглавлял небольшую группу войск, да и то против сравнительно незначительного восстания в Испании. Здесь, в Галлии, я имел дело с гораздо более многочисленным войском, мне противостоял дисциплинированный, могучий враг, который в прошлом уже одерживал победы над нашей армией. И всё моё будущее зависело от исхода этой операции. Поэтому я до сих пор часто вспоминаю эту битву.
Пока мои легионы занимали свои позиции и окапывались на вершине холма, гельветы расставили свои повозки в огромный круг в качестве оборонительного сооружения. Их солдаты быстро построились в плотную фалангу плечом к плечу друг к другу, сплошной стеной выставив перед собой внушительных размеров щиты. Теперь у меня появилась возможность рассмотреть эти их варварские кресты на шлемах, которые привиделись Консидию. Казалось, они прибавляли роста воинам, которые и так были достаточно рослыми и, как я недавно узнал от своих переводчиков, презирали нас, римлян, за нашу физическую хилость. Обозревая поле боя с вершины
Отбросив нашу кавалерию, фаланга гельветов стала медленно надвигаться на нашу первую шеренгу. Я обрадовался, увидев, как упорно прут они вверх по склону холма — тем самым они ставили себя в невыгодное положение. Град копий, если их метать даже с небольшого возвышения, вдвое эффективнее, чем запущенный на ровном месте. Я был уверен, что мои воины осведомлены об этом и всё сделают как надо. И они действительно вели себя образцово. Они выжидали до последнего момента, и мощь их первого залпа, казалось, сломала весь строй гельветов. Гельветы, безусловно, допустили ошибку, атаковав нас такими тесными рядами. Частенько два или даже большее количество их сомкнутых щитов пронзались одним и тем же копьём, так что те, кто держал щиты, оказались на деле как бы скованными и не могли толком орудовать своей правой рукой. А тут наши солдаты вытащили мечи и с пронзительными криками, гиканьем, ругательствами, стонами, даже со смехом (в минуты сражений люди проявляют себя очень по-разному) стали приближаться к их стоянке. В отличие от наступающих, наши ряды оказались до смешного разреженными, но при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что такое построение даёт возможность каждому нашему воину нанести два удара, в то время как противник успевает ответить едва одним. Однако ошеломлённые нашим первым залпом копий передовые отряды врага, на которые нажимали задние ряды, намертво встали против нас или в нерешимости кидались то туда, то сюда. И было похоже, что наши отдельные отряды врубаются в почти непроходимую чащу. Я был вне себя от этой неопределённости и готов был броситься в гущу сражения, но сознавал, что время для этого ещё но наступило. Наши вели бой хорошо, и оставалось только гадать, достаточно ли хорошо для победы. И тут я заметил, что гельветы всё больше сдают. Они отступали, сначала очень медленно, потом всё быстрее, но ни один из них не пустился бежать. Вот уже наши вторая и третья шеренги вступили в бой, и под их натиском гельветы вынуждены были спуститься в долину у подножия холма. Мы теснили их по всему фронту и уже заставили их карабкаться по склону холма на противоположной стороне долины. Они отходили всё быстрее. Поле битвы покрылось телами убитых и ранеными. Наши солдаты подбадривали друг друга в уверенности, что тяжёлое сражение вот-вот завершится и отступление врага превратится в беспорядочное бегство.
И только тут я заметил на правом фланге свежие силы противника и сразу понял, что в этой первой галльской битве меня полностью обошёл старый Дивикон или кто-то другой, кто командовал армией противника. Я угодил примерно в такую же западню (разве что она закрывала мне выход только с одной стороны), в какую в битве при Каннах Ганнибал заманил римскую армию и разгромил её. Мои основные силы продвинулись слишком далеко вперёд и подставили свой незащищённый фланг под сокрушительный удар. Если бы у меня были в резерве солдаты, на которых я мог бы положиться, я использовал бы их, но выставить два легиона рекрутов в этот критический момент я не решался: стоило моим рекрутам запаниковать, и положение стало бы безнадёжным. Тогда я направил ветеранам третьего ряда, которые втягивались в преследование главных сил врага, несколько приказов. Я велел им развернуться и вступить в бой на нашем правом фланге с новым войском, которое к тому же надёжно укрывалось за своими повозками. Как мы узнали позднее, это войско составляли два племени — бойи и тулинги, союзники гельветов, численностью примерно в пятнадцать тысяч.
При их появлении отступавшие по склону холма гельветы остановились, а затем начали теснить нашу армию назад, в долину. Это были страшные минуты. Если бы наши ряды оказались сломлены, всей армии пришёл бы конец. Но мои воины, оказавшись на равнине, продолжали биться. Позади себя и справа они слышали шум другой битвы. И поражение на этом участке фронта означало бы для нас полный разгром, но и в эти критические минуты боя наши люди стояли насмерть и дрались великолепно. Спустя немного времени я уже мог сказать, что угроза окончательного поражения для нас миновала. Теперь это была битва солдат, и те из них, кто был лучше подготовлен, одержат победу, хотя и не окончательную. И это случилось. После трёхчасового сражения основная масса гельветов, которые несли большие потери, снова отступила на склон холма, одновременно с этим бойи и тулинги бросились наутёк, под защиту своих повозок. Однако назвать это повальным бегством нельзя было: и наши две первые шеренги, сами понёсшие колоссальные потери, уже не способны были преследовать врага и позволили ему выйти из боя.
День уже склонялся к закату, и я обратился к солдатам с просьбой, пока не наступила ночь, предпринять ещё одну попытку. Вся наша третья шеренга и когорты, которые мне удалось составить из двух других шеренг, атаковали вражеские повозки, в которых находилось много всякого добра, а также женщины
Это была победа, и скоро я уже принимал поздравления от командиров штаба. Но в душе я понимал, что эта победа была одержана не благодаря моему искусному руководству или предвидению, а благодаря дисциплинированности и отличной выучке солдат. Как руководитель битвы, я заслуживал поражения. Более того, хотя мы сильно потрепали врага, сами мы тоже понесли немалые потери. Да и около ста тридцати тысяч гельветов уцелело. Ночью они ушли, и как бы мне хотелось найти силы для их преследования! Но мы оставались на поле боя ещё три дня, занятые похоронами убитых и заботами о раненых. В эти дни я был особенно обеспокоен тем, чтобы ни один солдат или центурион, отличившийся в сражении, не остался без награды.
Несомненно, это была победа. И её последствия имели огромное значение. Но позволить себе ещё подобные победы я не имел права.
Глава 3
ПОКРОВИТЕЛЬ ГАЛЛОВ
Гельветы лишились почти всего своего провианта. Они продолжали путь на запад, но чтобы выжить, им необходимо было заключить союз и получить поддержку каких-нибудь племён, расположенных у них на пути. Я уже настолько изучил политические нравы галлов, что понимал, надо серьёзно отнестись к подобной возможности. Я отправил во все племена на пути следования гельветов своих посланников и дал понять всем вождям этих племён, что, если они снабдят провизией или ещё как-нибудь помогут разбитой армии, я буду обращаться с ними как со своими врагами. К счастью, они подчинились моим приказам, и гельветам не осталось выбора: они должны были сдаться.
Я предложил им выгодные условия капитуляции. Большинству из них надлежало вернуться в свою страну и восстановить ими самими разрушенные города и села. Я распорядился снабжать их зерном, пока они сами не смогут обеспечивать себя. Оставшиеся в живых бойи, особенно дружественно настроенные к эдуям, были расселены на территории этого племени. Но главное, чего я хотел, это чтобы мои приказания неукоснительно проводились в жизнь, а зная, что гельветы всё ещё представляют собой грозную силу, я потребовал, чтобы они на данное время разоружились. Позднее я вернул им оружие для защиты от германцев и, надо сказать, не зря тревожился из-за опасности, которую представляли германские орды, уже захватившие покинутые гельветами земли. Вероятно, мой приказ о разоружении был неправильно истолкован некоторыми вождями племени, заподозрившими меня в намерении устроить резню или продать всех пленных в рабство. И шесть тысяч гельветов попытались бежать на Рейн после того, как соглашение было подписано. Я мгновенно разослал приказания в те племена, по территории которых должны пройти гельветы, и они были выполнены. Бежавшие пленники почти все до одного были схвачены. Поскольку они нарушили законы военного времени, я всех их продал в рабство.
Я по-прежнему находился недалеко от Бибракта, и ко мне явились вожди со всей Галлии под предлогом высказать мне свои поздравления, а на деле из любопытства и желания узнать, как можно использовать присутствие римской армии в своих интересах. За эти дни мои познания об этой стране порядком пополнились. В этом большую помощь мне оказали мои переводчики, в основном галлы из нашей провинции или из Северной Италии. Отбирали их не только по причине прекрасного владения языками, но и за их ум, обаяние, приятную внешность и преданность мне. Многие из них до сих пор остаются моими добрыми друзьями, и все они теперь очень богаты. С их помощью и участием разных италийских торговцев и галльских вождей у меня в голове постепенно сложилось более или менее адекватное представление о Галлии как о стране в целом, и в то же время я совершенно неожиданно для себя пришёл к мысли о том, что всю эту провинцию от Атлантики до Пиренеев можно принудить или убедить принять нашу верховную власть, а значит, и наши обычаи, и цивилизацию. Когда эта идея осенила меня, я почувствовал волнение, свойственное, на мой взгляд, великим поэтам, а также отчасти тем, кто вроде меня увлекается художественной прозой. Таким волнением обычно сопровождается созерцание прекрасного творения или превращение обычного природного материала в нечто совершенно новое. Сама идея должна быть при этом смелой и непременно осуществимой. Так, буквально за какое-то мгновение, за которым последовали многолетние размышления и борьба, я пришёл к мысли о завоевании Галлии.
Я считаю, что эта идея целиком принадлежит мне. Когда я поделился ею с Лабиеном, он горячо поддержал меня. В ней он разглядел своё быстрое продвижение по службе, исполненное побед, почестей и богатства, — и за время своей службы у меня он достиг всего этого. Естественно, всё это привлекало и меня. Особенно мечтал я превзойти Помпея в признании меня как полководца, а также хотел достичь такого положения, когда я буду не просить взаймы, а давать. Но не это привело меня в столь сильное волнение, не будущие почести и богатство, а нечто гораздо большее. Я увидел, как из хаоса рождается порядок, из смуты, шатаний, беспредметных личных амбиций — нечто определённое, конкретное. Я постепенно приближался к пониманию моего назначения и ещё сейчас порой в каких-то аспектах ощупью подбираюсь к нему.