Гайда!
Шрифт:
– Адя, ты зачем пришел?
Потом на ее лице появилась тревога:
– Случилось что?
– Нет, мамочка! Ничего не случилось, – успокоил мать Аркаша. – Хотя, случилось, но хорошее: к нам сегодня человек один приходил, от папы. Вот я и не утерпел – прибежал тебе рассказать. А ты скоро домой пойдешь?
– Какой человек? – не ответив на вопрос мальчика, спросила Наталья Аркадьевна.
– Папин фронтовой товарищ, – пояснил Аркаша и снова поинтересовался:
– Ты когда работать закончишь? Я бы тебе по дороге все рассказал.
– Да
Мальчик на секунду замешкался – войдешь, вся одежда пропитается зловонным больничным запахом, который несколько дней не выветрится. Ладно, плащ – его можно на это время где-нибудь во дворе повесить. А форменная тужурка? В ней ведь завтра в училище идти! И все-таки он решился – в конце концов, и мама, и ее коллеги вдыхают это амбре по многу часов подряд. Раньше такого не было. Раньше вообще все было по-другому…
Когда Аркашина мама начинала работать в Арзамасской больнице, в родильном отделении имелось всего четыре койки, и даже если все они были заняты, новоиспеченная акушерка легко справлялась со своими обязанностями.
Война многое изменила. С фронта в Арзамас начали поступать раненые, которых, после оказания им первой помощи в войсковых лазаретах, отправляли на лечение в тыл и размещали в специально оборудованных госпиталях и городских больницах. У врачей и прочего медицинского персонала работы прибавилось настолько, что люди от усталости валились с ног. У Натальи Аркадьевны появились новые обязанности: она обрабатывала раны, делала перевязки, переворачивала тяжелобольных… Работы с каждым днем становилось все больше и больше – поток раненых не прекращался.
Сделав несколько шагов по узкому, плохо освещенному коридору, Аркаша уперся в спинку железной больничной койки, на которой лежал укрытый серым одеялом человек. Вдоль стены, впритык к этой койке – спинка к спинке – стояла еще она, такая же, за ней – третья. На каждой из кроватей тоже лежали раненые. Такого в больнице Аркаша еще никогда не видел. Впрочем, он давно не заходил к матери на работу.
– В палатах свободных мест не хватает, вот и размещаем людей в коридоре, – заметив его растерянность, сказала Наталья Аркадьевна.
Она подошла к одному из раненых – молодому, лет двадцати трех, парню – и, наклонившись над ним, спросила:
– Ну, кто у нас тут?
Потом поднесла карту больного поближе к глазам и вслух прочитала:
– Так, Константин Яковлев. Осколочное ранение живота, внутренние органы не повреждены, уже хорошо… Ага, гнойная инфекция образовалась. Ну, сейчас мы твои болячки обработаем.
Резким движением Наталья Аркадьевна сорвала с живота парня пропитанную кровью и гноем марлю. Раненый вскрикнул.
– Потерпи, потерпи, дружок, – уговаривала солдатика сестра, обрабатывая ему рану, – не так уж все и плохо…
– Сам знаю, – морщась
Аркаша понял, что вопрос адресован ему, но что ответить солдатику, не знал, поэтому постарался изобразить на лице улыбку и молча пожал плечами.
Оставив Костю, Наталья Аркадьевна подошла ко второму раненому, который показался мальчику глубоким стариком. Он даже удивился – разве таких призывают в армию и уж тем более отправляют на фронт? Лицо раненого, худое, серо-землистого цвета, было изрезано морщинами, напоминающими борозды на вспаханном поле. Щетина на впалых щеках и усы с проседью добавляли солдату возраста.
Раненому требовалось поменять повязку на ноге, вернее, на той ее части, которая осталась от нижней конечности – половине бедра.
– Вот Петровичу не повезло так не повезло – на мину наступил! – раздался веселый голос Кости. – Поперся из окопа с германцами брататься! Надо тебе было? А, Петрович? Вот ходи теперь на одной ноге!
– А ты-то чему радуешься? – усмехнулся старый солдат. – Домой собрался? Как бы не так! Вот залечат твои болячки, и прямиком на фронт. Хорошо, если домой дадут заехать, а то прям на передовую, в окопы. Под мамкиной юбкой не спрячешься.
– Как это? – растерялся Костя. – Я ведь раненый, а раненых на фронт не отправляют.
– Так это ты пока раненый. Но ведь не сильно. Кишки-почки-печенка и – что там еще у людей есть? – все цело, все на месте. А болячки заживут и отвалятся, и будешь ты снова здоровенький, к службе готовый. Вот так-то! – поддразнил молодого солдата Петрович и подмигнул Аркашиной маме:
– Верно, сестра?
– Может, и так, – согласилась Наталья Аркадьевна и, осторожно стянув с пациента серое больничное одеяло, спросила:
– Ну что, Василий Петрович, приступим?
Аркаша содрогнулся, увидев обмотанную окровавленными бинтами культю Петровича, но виду, что испугался, не показал. Он даже приготовился выдержать зрелище самой перевязки, но Наталья Аркадьевна встала так, чтобы сын не видел, как она отдирает от искалеченной конечности пропитанную засохшей кровью повязку. О действиях матери Аркаша догадался по лицу раненого, которое сморщилось от боли.
– Э, нет! Так дело не пойдет! – не унимался тем временем Костя. – Не хочу я на передовую, вшей кормить и под пули подставляться! Сестра, а может, вы мне кусочек от чего-нибудь отрежете, пока не все дырки заросли? От кишков, например. Их в организме много – говорю же, я видел!
Вопрос Костика всех развеселил. Даже Петровича. Лицо старого солдата озарила улыбка, бороздки на щеках расправились, серая кожа посветлела, а в глазах запрыгали веселые огоньки, отчего они сразу перестали казаться тусклыми.