Гайджин
Шрифт:
Это случилось, когда она летела обратно из Южной Америки. Она слетала в Перу со шведским режиссером и рассталась с ним там. В качестве подарка на память он дал Терико несколько унций нерезаного колумбийского кокаина. Она решила продать коку своим друзьям в Нью-Йорке, которые любили себя побаловать этим развлечением. Она отрезала пальцы хирургических перчаток, наполнила их кокаином, завязала и проглотила. Но в самолете ей стало плохо, и из аэропорта Кеннеди ее отправили в госпиталь, где промывание желудка едва спасло ей жизнь. После этого полиция наложила на нее свою лапу. Терико стала ее собственностью. Она могла провести
Терико, что заинтересовало федов, парней из ФБР, когда-то была подружкой Фрэнки Одори. А Одори — якудза, член иностранного преступного синдиката, расширяющего свое влияние в Соединенных штатах. Если она хотела остаться на свободе, она должна была сдать им Фрэнки из Голливуда. Даг убеждал ее найти адвоката и испытать судьбу в суде. Это было только ее первым правонарушением. Проволочки и согласованное признание вины могут сыграть ей на руку. Терико улыбнулась и сказала, что это должно быть забавно — заняться Фрэнки. К тому же, это еще одно приключение, о котором она сможет когда-нибудь рассказывать внукам, и, кроме того, она будет получать деньги от полиции.
— Она говорила мне, что спала с Тукерманом, — сказал Даг Саймону, перенеся телефонную трубку от одного уха у другому.
— Чего ради, черт возьми?
— Он был человечком посредине, этот Тукерман. Он представлял деловых ребят, братьев Ла Серрас, в частности. И он также был адвокатом Фрэнки. Тукерман и Фрэнки из Голливуда. Вот здесь-то мы и имеем все, что надо, чтобы связать якудзу и деловых ребят. Ла Серрас нужен героин, а якудза барахтаются в дерьме. Это не все, что они делают вместе, но это неплохое начало.
— Поговорим о драгоценностях, — сказал Саймон.
— Знаешь что? У меня чувство, может быть, конечно, нужно было о нем сразу сказать: в общем, ты подозреваешь меня. Думаешь, что я решил зажать, что ты надыбал.
— Я этого не говорил, — холодно произнес Саймон.
— Ты забываешь кое-что, мучачо [10] . Я работаю с одним парнем, и этот парень ты. Зачем мне рубить сук, на котором я сижу, резать собственную глотку?
— Послушай, все, что я знаю, — это то, что моя доля в этом деле уменьшается. Всего час назад мне светил неплохой кусок. Теперь же он уменьшается прямо на глазах, не успели мы поговорить. Не говоря уже о том, что среди воров есть какое-то понятие о воровской чести.
10
Мучачо — (исп.) — юноша, парень, подросток
Даг взглянул на искалеченное тело Терико на фотографии. И попытался сдержать свою ярость. Охваченный этим чувством, он швырнул драгоценности, которые полетели с его письменного стола, встал рывком, отбросив директорское кресло, и заговорил тем мягким, вкрадчивым голосом, которым он говорил всегда, когда уже не заботился о последствиях и не думал, кого он может задеть или обидеть:
— Так, приятель, ты хочешь драгоценности? Будь моим гостем. Приезжай и забирай их прямо сейчас. Я приготовил их тебе в маленьком аккуратном пакетике. Они твои, малышок. Тебе от меня. Каждый гребанный камушек. Иди занимайся
Молчание.
Затем Саймон проговорил:
— Наверное, Терико Ота была ничего себе дама.
— Надо думать.
Молчание.
Опять Саймон первым нарушил его.
— Как говорят, плохие дела ходят по трое. Трижды за последнюю неделю мне пришлось столкнуться с якудзой, а последний мне стоил две сотни «тонн».
— Поподробнее об этом, если можно.
Саймон рассказал ему о похищении Молли у якудзы в Токио. И о седовласом блондине, которого Алекс видела в Гонолулу.
Даг хмыкнул:
— Смешно, если этот парень окажется крестным отцом Фрэнки Одори, а твоя матушка вышла на него, в то время, когда отдел по борьбе с организованной преступностью, ФБР и копы до сих пор не могут этого сделать.
— Уморительно, ничего не скажешь. Вот почему она совсем с ума сходит. Вот почему она сейчас в Вашингтоне и пытается, чтобы ей помогли отследить этого парня.
— Мне бы хотелось, чтобы ты взглянул на фотографию Терико. Чтобы ты собственными глазами увидел, что якудза делает с людьми, которые ей не нравятся, — сказал Даг.
— Верю на слово. Делай то, что считаешь нужным с драгоценностями. И не нужно мне показывать никаких фотографий.
— Послушай, приятель, я хочу показать тебе фотографию совсем не из-за этого. Тебе и так неплохо обломится со штампов и бейсбольных открыток. Я хочу, чтобы ты взглянул на это дело с другой стороны и начал воспринимать свою мать серьезно. Что если она права насчет этого белобрысого парня?
— Хочешь быть смешным? Давай, тебе никто не мешает.
— Значит так, дружище, никогда не спорь с итальянцем о матерях, потому как просто получишь по хлебальнику. Тебя не беспокоит, что якудзы придут за тобой — прекрасно. Но позаботься о своей матери. Я верю тому, что я вижу в своей руке, что они сделали с Терико. Я когда-нибудь тебе дуру гнал?
Саймон сказал, что пора сворачивать их беседу. Он завтра будет около четырех дня на тренировке в клубе. Пусть принесет фотографию туда. Даг согласился.
Все, что должен сделать Саймон — это выслушать свою мать. Только выслушать. Им обоим будет от этого только лучше.
— Сейчас уже почти полночь, — сказал Саймон. — Она уже спит.
Даг взглянул на фотографию.
— Позвони ей, умник. Пока она жива, чтобы быть тебе за это благодарной.
Манхэттен
Саймон набрал номер отеля, где остановилась мать в Вашингтоне. После нескольких попыток прозвониться подсоединился дежурный администратор, чтобы сказать, что миссис Бендор не подходит к телефону и не хочет ли Саймон что-либо передать ей. Саймон оставил свое имя и повесил трубку. Алекс обычно ложилась спать рано, редко когда позже десяти. Саймон прошел на кухню, заварил себе немного травяного чая, слегка закусил ломтиками банана и йогуртом и сопроводил все это двумя таблетками калия и капсулой витамина Е. Задумался, не заглянуть ли к Молли, но, решив, что не стоит ее беспокоить, взял чашку с чаем и пошел в гостиную. Покончив с чаем и просмотрев большую часть программы «Найт лайн», он снова позвонил матери. Двенадцать двадцать пять, а она все еще не вернулась.