Гайдзин

Клавелл Джеймс

придал словам английского посланника утонченную прямолинейность. Японский переводчик разинул рот и без всякой паузы разразился потоком желчного голландского, на который Иоганн с любезной улыбкой ответил двумя словами, мгновенно вызвавшими потрясенное и почти осязаемое молчание.

— Нан дзя? Что это, что он сказал? — сердито спросил губернатор, не заблуждаясь насчет враждебности этих слов и не скрывая своей собственной.

Взволнованный переводчик тут же с извиняющимся видом передал ему смягченный вариант того, что услышал, однако и этого было достаточно, чтобы губернатор в бешенстве разразился угрозами, уговорами, отказом и новыми угрозами,

которые его переводчик изложил в такой форме, в какой, по его мнению, иностранцы хотели бы их услышать, потом, все ещё не придя в себя, выслушал ещё одну порцию и снова начал переводить.

— Что он говорит, Иоганн? — Сэру Уильяму пришлось повысить голос: японский переводчик без конца отвечал то губернатору, то чиновникам бакуфу, которые быстро переговаривались между собой и обращались к нему с вопросами. — Какого дьявола, о чем они все говорят?

Теперь Иоганн был счастлив. Он знал, что через несколько секунд встреча закончится и он сможет вернуться к своему обеду и шнапсу.

— Не знаю, кроме того, что губернатор повторяет, будто он в состоянии лишь передать вашу просьбу и так далее в соответствующую и так далее, но сёгун ни под каким видом не удостоит вас такой чести и так далее, потому что это противно их обычаям и так далее...

Ладонь сэра Уильяма с треском врезалась в стол. В наступившей от потрясения тишине он показал пальцем на губернатора, потом на себя.

— Ватаси... я... — Он ткнул пальцем в окно в направлении Эдо. — Ватаси иду в Эдо! — Он поднял три пальца. — Три дня, на боевом корабле, чёрт побери! — Он встал и стремительно вышел из комнаты. Остальные последовали за ним.

Он прошел через приемную в свой кабинет, подошел к горке с хрустальными графинами и налил себе виски.

— Никто не желает ко мне присоединиться? — беззаботно спросил он, когда все, кто присутствовал при беседе, окружили его. Механически он налил виски обоим адмиралам, генералу и пруссаку, кларета Сератару и солидную порцию водки графу Сергееву. — Полагаю, встреча прошла по плану. Сожалею, что она так затянулась.

— Я думал, вас сейчас удар хватит, — сказал Сергеев, залпом выпивая водку и наливая себе ещё.

— Вот ещё. Просто нужно было закончить встречу с подобающим драматическим эффектом.

— Стало быть, Эдо через три дня?

— Да, мой любезный граф. Адмирал, отдайте распоряжения, чтобы флагман в любой день был готов выйти в море с рассветом, посвятите несколько следующих дней приведению всего в образцовый порядок, палубы очистить и приготовить к боевым действиям, да не прячьтесь, пусть все видят; пушки зарядить, учебные тревоги для всего флота, и прикажите остальным кораблям быть в готовности сопровождать нас в боевом построении, если понадобится. Генерал, полагаю, пятисот алых мундиров должно быть достаточно для моего почетного караула. Мсье, согласится ли французский флагман присоединиться к нам?

— Разумеется, — ответил Сератар. — Конечно, я буду сопровождать вас, но предлагаю в качестве штаб-квартиры избрать французскую миссию, а солдатам надеть парадные мундиры.

— Без парадных мундиров. Это карательная операция, а не вручение верительных грамот, — парадные мундиры мы оставим на потом. И первое предложение я тоже отклоняю. Был убит английский подданный, и — как бы это выразиться? — наш флот является решающим фактором.

Фон Хаймрих весело хмыкнул.

— Он бесспорно является решающим в этих водах, в данное время. — Немец взглянул в сторону Сератара. — Жаль, что у меня нет

здесь дюжины полков прусской кавалерии, тогда мы поделили бы Японию, даже не икнув при этом, и разом покончили бы со всей их изворотливой тупостью и невоспитанностью, отнимающей такую кучу времени.

— Всего дюжины? — вежливо осведомился Сератар, сопровождая вопрос испепеляющим взглядом.

— Этого было бы достаточно, герр Сератар, на всю Японию — наши солдаты лучшие в мире... разумеется, после солдат Её Королевского Величества, — любезно добавил он. — По счастью, Пруссия в состоянии позволить себе послать двадцать, даже тридцать полков в этот маленький уголок земли, и у неё ещё останется более чем достаточно, чтобы справиться с любой проблемой, которая могла бы возникнуть у нас в любом другом месте, особенно в Европе.

— Н-да, ну что же... — вмешался сэр Уильям, видя, как лицо Сератара наливается кровью. Он допил свой виски. — Я отправляюсь в Канагаву, чтобы отдать кое-какие распоряжения. Адмирал, генерал, возможно короткое совещание, когда я вернусь? Я поднимусь на борт флагмана. О, мсье Сератар, как нам быть с мадемуазель Анжеликой? Если хотите, я привезу её с собой.

Она вышла из своей комнаты поздно днём и пошла по залитому мягким солнечным светом коридору, потом спустилась по главной лестнице в холл парадного входа. Сейчас на ней было вчерашнее длинное платье с турнюром, и она снова выглядела элегантной, более воздушной, чем когда-либо: волосы расчесаны и уложены в высокую прическу, глаза подведены. Тонкий запах духов и шелест нижних юбок.

Часовые у двери отдали честь и смущенно поздоровались с ней, пораженные её красотой. Она с улыбкой кивнула им издалека и свернула к операционной. Китайский мальчик-слуга уставился на неё, разинув рот, потом испуганно проскользнул мимо.

Она уже дошла до двери, когда та неожиданно открылась. Из операционной вышел Бебкотт и остановился, увидев её.

— О, здравствуйте, мисс Анжелика, честное слово, вы выглядите просто обворожительно, — проговорил он, едва не запинаясь.

— Благодарю вас, доктор. — Её улыбка была доброй, голос звучал мягко. — Я хотела спросить... мы не могли бы поговорить... это недолго.

— Конечно. Входите. Будьте как дома. — Бебкотт захлопнул дверь операционной, усадил её в лучшее кресло и прошел к себе за стол, в полном смятении от её светящейся красоты, от того, как подчеркивала прическа безукоризненную линию её длинной шеи. Веки у него покраснели, и он очень устал. «Но, с другой стороны, иной жизни я не знаю», — подумал он, наслаждаясь видом своей гостьи.

— Это питье, которое вы дали мне вчера ночью, это было какое-то снотворное?

— Да, именно. Я сделал его довольно сильным, поскольку вы... вы были изрядно расстроены.

— Все это так неясно, так перепуталось, Токайдо, мой приезд сюда и встреча с Малкольмом. Это снотворное было очень сильным?

— Да, но не опасным для вас, ничего такого. Сон — это лучшее лекарство, а такой сон был бы наиболее полезным и глубоким. И, клянусь Юпитером, вы хорошо поспали, сейчас уже почти четыре. Как вы себя чувствуете?

— Все ещё немного уставшей, благодарю вас. — Опять легкая, как тень, улыбка, проникавшая в самую его душу. — Как чувствует себя мсье Струан?

— Без изменений. Я как раз собирался навестить его ещё раз, вы можете пойти со мной, если желаете. Дела у него обстоят неплохо, принимая во внимание все обстоятельства. О, кстати, этого парня поймали.