Гайдзин
Шрифт:
— К сожалению, боится его двигать.
— Что с ним случилось?
После новых вопросов и ответов, которые показались Хоугу больше похожими на торговлю, чем на что-то ещё, Чень Син перевел:
— Её брат самурай, она говорит, много важные люди очень счастливые, если вы помогать брату. Я думаю, говорит правду.
Из гонконгских газет Хоуг знал о значении самураев как абсолютного правящего класса в Японии и о том, что любые меры, которые помогут завоевать их доверие и, следовательно, обеспечат их поддержку, способствуют укреплению британского влияния. Он внимательно
— Как её имя?
— Юки Итикава. Пожалуйста, торопиться.
— Её брат важный самурай?
— Да, — ответил Чень Син. — Я буду провожать вас, не нужно бояться.
Хоуг громко фыркнул.
— Бояться? Мне? Чума на ваш страх! Подожди здесь. — Он прошагал к операционной и тихо открыл дверь. Бебкотт был очень занят, он удалял зуб мальчику с раздувшейся щекой, уперевшись коленом ему в грудь, убитая горем мать ломала руки и что-то лопотала рядом. Хоуг решил его не беспокоить.
У ворот сержант охраны вежливо остановил его и осведомился, куда он направляется.
— Я пошлю с вами пару своих ребят. Лучше перестараться, чем потом горевать.
Девушка постаралась отговорить их от того, чтобы брать с собой солдат, но сержант был непреклонен. В конце концов она согласилась и, нервничая ещё больше, повела их вдоль улицы, потом свернула в один переулок, затем другой, третий. Жители деревни, которые попадались им по дороге, отводили глаза и торопливо уходили в сторону. Хоуг нес в руке свой докторский саквояж. Поверх крыш он все ещё мог видеть храм, в котором размещалась миссия, это успокаивало его, и он был рад, что его сопровождали солдаты, понимая, что идти без них было бы опрометчиво. Чень Син шел рядом, помогая себе длинным посохом.
В этой юной леди кроется больше, чем она хочет показать, подумал он, сильно взволнованный этим своим приключением.
Ещё одна узкая улочка. Она остановилась у двери в высокой ограде и постучала. Сначала открылось зарешеченное окошко, потом сама дверь. Увидев солдат, здоровый слуга толкнул было дверь назад, но она повелительным тоном приказала ему впустить их.
Сад за оградой был маленький, ухоженный, но не сказать чтобы роскошный. У ступеней, которые вели на веранду небольшого домика с панелями содзи, девушка разулась, сняв деревянные сандалии, и попросила их сделать то же самое. Хоуг неуклюже нагнулся и стал натужно стаскивать с себя высокие сапоги. Она тут же приказала слуге помочь ему, и тот мгновенно подчинился.
— Вам обоим лучше подождать здесь, — сказал Хоуг солдатам, стесняясь дырок на носках.
— Есть, сэр. — Один из провожатых проверил ружье. — Пойду только взгляну, что там у них сзади. Ежели что, кричите.
Девушка отодвинула в сторону панель-сёдзи. На футонах лежал Ори Риёма, сиси, участвовавший в нападении на Токайдо, простыня под ним намокла от пота, прислужница обмахивала его веером.
Ори был без сознания, в коме — его мечи лежали на низкой подставке рядом, в такояме стояли свежие цветы. Доктор Хоуг присел перед ним на корточки. Лоб юноши был очень горячим, лицо пылало, жар достиг опасной черты. Причина стала ясна Хоугу сразу же, как только он снял повязку, покрывавшую плечо и верхнюю часть руки.
— Господи Иисусе, — пробормотал он, уловив носом пресловутый запах и увидев размеры вздувшейся от гноя багровой припухлости и черный цвет отмерших тканей — гангрена вокруг пулевого ранения.
— Когда его подстрелили?
— Она нет знает точно. Три или четыре недели.
Он ещё раз посмотрел на рану. Потом, не обращая внимания на устремленные на него со всех сторон взгляды, вышел, сел на краю веранды и уставился в пространство.
Все, что мне сейчас нужно, это мой прекрасный гонконгский госпиталь с его прекрасно оборудованными операционными, мои чудесные сестры, усвоившие школу Найтингейл, и бочонок везения впридачу, и я мог бы спасти этого несчастного юношу. Проклятые ружья, проклятые войны, проклятые политики...
Господи святый, я пытался лечить огнестрельные ранения всю свою жизнь врача, терпя поражение в большинстве случаев, — шесть лет с Ост-Индской компанией в кровавом Бенгале, пятнадцать лет в Колонии, годы «опиумной войны», год добровольцем в Крыму, самый кровавый из всех, в составе гонконгского госпитального отряда. Будь прокляты ружья! Господи, и кто их только выдумал!
Выпустив гнев наружу вместе с руганью, он, попыхивая, раскурил сигару и выбросил спичку. В тот же миг шокированный слуга бросился вперед и подобрал этот оскорбляющий глаз предмет.
— О, прощу прощения, — извинился Хоуг, не замечавший до сих пор безупречной чистоты дорожки и всего сада. Он глубоко затянулся, потом прогнал из головы все, кроме раненого юноши. Наконец он принял решение, поднял руку, готовясь отшвырнуть окурок, остановился и передал его слуге, который пошел его зарывать.
— Чень Син, скажи ей, мне очень жаль, но, буду я оперировать или нет, я думаю, её брат умрет. Мне очень жаль.
— Она говорит: «Если умирать — карма. Если нет помощь, он умирать сегодня, завтра. Пожалуйста, попробовать. Если он умирать, карма. Она просит помощь». — Чень Син тихо добавил: — Мудрый Целитель Врач Ученый, этот юноша важный. Важный попробовать, хейа?
Хоуг посмотрел на девушку. Её глаза не мигая смотрели на него.
— Додзо, Хо Ге-сама, — произнесла она.
— Очень хорошо, Юки. Чень Син, скажи ей ещё раз, я ничего не обещаю, но я попробую. Мне понадобится много мыла, много горячей воды в чашах, много чистых простыней, много простыней, разорванных на бинты и тампоны, полная тишина и кто-нибудь с крепким желудком в качестве помощника.
Девушка тотчас же указала на себя.
— Сёдзи симасу. — Я сделаю это.
Хоуг нахмурился.