Газета День Литературы # 119 (2006 7)

День Литературы Газета

Но и сама Мария, по моему, сильно влияла на отца. Она как бы вышла из его высоконравственной православной прозы, из его героинь, но уже зажила самостоятельной жизнью. Она была глубоко верующим человеком, защитила диссертацию по древнецерковной музыке, не так давно вышла замуж за священника, стала матушкой. И в то же время была прекрасной органисткой, закончила консерваторию по классу органа, давала сольные концерты, высоко ценила Баха и всю органную музыку. В этом тоже была сложная проблема. Как сочетать органную католическую музыку и православие? Православная матушка и в то же время музыкант-органист…

Я бы предложил поставить памятник Марии на месте гибели самолета. Не как дочери всемирно известного писателя, а как символу всех погибших

за последние годы мирных русских людей в этих не прекращающихся ни на один день техногенных катастрофах уставшей цивилизации. Музыкант Мария за органом. И ветер сквозь железо-бетонные трубы органа помогает ей играть поминальную трагическую, и в то же время героическую музыку. А кругом дети, тоже погибшие и в этой, и в других катастрофах. Жаль, недавно погиб наш общий друг Вячеслав Клыков, думаю, ему бы понравилась такая промыслительная идея памятника.

И, глядя на этот памятник, каждый бы задумывался о себе и своих близких. О своем доверии к людям и к миру. А что же мы сможем "передать вороне"?

Владимир Бондаренко

Михаил Чванов НЕУДОБНЫЕ МЫСЛИ

Лезут из меня всякие неудобные мысли. Неудобные прежде всего для самого себя. Лезут, не знаешь, куда от них деться...

* * *

Однажды проснулся с безысходным чувством, что живу в стране, в которой давно уже правят инопланетяне, которые меня и подобных мне до поры до времени терпят, так как вреда от нас особого нет, так, путаемся у них в ногах, патриотически шумим в своих малотиражных газетах и журналах, которые кроме нас самих никто не читает, но реально никак им не мешаем, иначе говоря, им, инопланетянам, до нас просто нет дела. Мы для них вроде копошащихся в ногах муравьев или выползших после ливня на асфальт дождевых червей, которых прохожие не по злобе давят башмаками, машины — колесами, остальные потом, когда просохнет асфальт, куда-то уползают и о них забывают до следующего дождя.

Постепенно это чувство: ощущать себя чужим в родной стране, которая только для конспирации все еще называется Россией, притупилось, но совсем не прошло, просто я свыкся с ним, как с обыденностью, с которой ничего не можешь поделать, что, наверное, еще страшнее, безысходнее.

С этим или подобным чувством живет большинство российского народа. Власть сама по себе — с таинственными и непонятными для народа, почти инопланетными, целями, народ сам по себе — давно уже без всяких целей, только сегодняшним днем, как в войну, лишь бы выжить, впрочем, в войну живут надеждой окончания войны. А ныне даже это животно-первобытное чувство: лишь бы выжить — утухает, народ травит себя паленой водкой, словно действительно освобождая место для инопланетян.

Чем всё это кончится?

Не знаю. Знаю только, что ничем хорошим.

* * *

Значение того или другого литературного произведения не всегда осознается сразу. Да, с "Тихим Доном" все сразу было ясно. Ну а кто всерьез воспринимал "Двенадцать стульев" и "Золотого Теленка" Ильфа и Петрова?! Я, например, в свое время чистил домашнюю библиотеку — и выкинул. А недавно пожалел, чтобы перечитать, пришлось в библиотеку идти, к счастью, не все их еще прикрыли за "ненадобностью".

А вот товарищ Сталин в свое время серьезно отнесся к этим книгам. Когда ему правильные советские писатели по цепочке доложили, что издеваются над советской действительностью Ильф и Петров, к тому же еще под псевдонимами скрываются, он затребовал себе эти книги. Это теперь все на НКВД сваливают, а на самом деле следили за писателями все больше сами писатели: шаг влево, шаг вправо — сразу в НКВД сигнал давали.

Товарищ Сталин, как не относись к нему, в литературе разбирался не в пример всем остальным после него вождям, включая нынешних, что о нем бы ни говорили, он спас для нас, для мировой литературы — опять-таки прежде всего от бдительных собратьев по перу — великого Шолохова. Товарищ Сталин, как всегда ночью, прочитал "Золотого теленка", ничего не сказал, только усмехнулся грустно в усы, оставил книгу открытой. Спросить не решились, что бы это значило. И не знали, что делать с Ильфом и Петровым? То ли сажать, то ли большими тиражами "Золотого теленка" издавать?

И вот сейчас я думаю: неужели Сталин уже тогда, в отличие от всех литературных критиков, литературоведов и своих соратников по партии, которых перед смертью назвал котятами: "Умру я и погибнет страна, потому что вы не умеете различать врагов"… увидел в "Золотом теленке" книгу глубоко провидческую, своего рода "Бесов" Достоевского и "Мертвые души" Гоголя вместе взятые — конца XX и начала (только ли — начала?) XXI века? Что образ Остапа Бендера, впоследствии гениально сыгранного в кино Сергеем Юрским, — в исполнении Андрея Миронова он больше как на Починка не тянет, — вырастет к концу несчастного для России XX века в фигуру титаническую, равную шекспировской? Разве это не прообраз Березовского, гениального шулера, под пятой у которого вдруг окажется вся великая Россия, а бывший президент СССР, подобно Паниковскому, будет побираться по зарубежам, рекламировать, кажется, итальянскую пиццу, и бендерята помельче (а был ведь еще, жутко вспомнить, — генерал Дима) будут министрами, лидерами партий, владельцами нефтяных и других естественных и неестественных компаний, да и вообще всего в России, а сама она, вчера еще великая страна, будет вроде фирмы "Геркулес" из "Золотого теленка". Один, опоздавший к общей разборке, вон недавно, кажется, в Краснодаре, выскочил с идеей облака приватизировать, даже Ильф с Петровым в своей фантасмагории до такого не могли додуматься, но об этом всерьез два дня рассуждали по "нашему" телевидению, так что, может, доживем, что и за дождь какому-нибудь бендерёнку нам платить скоро придется.

А нынешнее российское правительство — не напоминает ли оно Вам не менее легендарную контору "Рога и Копыта"? Ведь не случайно, пусть и сгоряча, единственный, кажется, соответствующий своей должности министр, Сергей Шойгу (складывается впечатление, что все остальные министры только тем и заняты, чтобы Шойгу не остался без работы) назвал нынешнее правительство "филармонией", с чем премьер-министр почти согласился. Правительство под названием "Филармония "Рога и копыта" — это вполне по Ильфу и Петрову. Сомнение только в том, кто там сидит: то ли туповатые Шуры Балагановы, косящие под хитрованов Остапов Бендеров, то ли, наоборот, Остапы Бендеры, прикидывающиеся простоватыми дурачками, Шурами Балагановыми, дурачат народ. Один только господин Зурабов, брошенный на уничтожение излишков пенсионеров, чего стоит! Да и другие министры, чем не Шуры Балагановы? То один выскочит с предложением отдать Японии половину Курильских островов. То второй: сократить науку в целях экономии и ненужности до 100 учреждений, а почему именно до 100, никто не знает. Третий — театры приватизировать, вот уж там торжество системы Станиславского наступит. И приходит не только неудобная, но и крамольная мысль: а может, это президент через "шур балагановых" проверяет свои стратегические мысли по переустройству России?

Словом, не правительство, а филармония "Рога и копыта". Только вот что беспокоит: кто за все это отвечать будет? В романе "Золотой теленок" есть еще один образ, может, не такой яркий, как Остапа Бендера, Шуры Балаганова или Паниковского, но тоже запоминающийся — образ зиц-председателя Фунта, который в нужный момент за всех сядет.

* * *

И во время так называемого татаро-монгольского ига правили Русью, оказывается, иудеи. Они откупали у монгольских ханов право дани.