Газета День Литературы # 122 (2006 10)
Шрифт:
Тротиловый его эквивалент,
пожалуй, больше бомбы водородной…
Подумать только — некий моветон
наградой пренебрёг международной,
и плюнул, о дикарь, на миллион!
А что? Нам по душе такие бренды,
в них видим очень перспективный знак.
Тем более, что были прецеденты:
и Лев Толстой, и Сартр, и Пастернак.
Когда
бескровный разрывается снаряд,
мы радуемся, в будущее верим.
И сам Пуанкаре, наверно, рад,
что ребуса его не остаётся,
что Перельман загадку разрешил,
гуляя на просторах вологодских,
где русский хрен на доллар положил!
ТРАНССИБ
За вагонным окном
проводами расчерчены ели.
От Москвы до Сибири
по всей необъятной Руси
пряжу белую ткут
молчаливые наши метели,
и вдогонку вагонам
седая лошадка трусит.
Через ямы и кочки,
сквозь пошлость и бесов ужимки
Русь рысит, не спеша,
по раздольной дорожной петле.
Прикасаются нежно
февральского снега пушинки,
словно пальцы ребёнка,
к уставшей от грязи земле.
Наважденья уносятся
в тёплом берёзовом дыме.
Наглотались мы вдоволь
чужих и сластей, и страстей.
Проплывёт деревенька
в душе всколыхнёт и подымет
задремавшие корни
средь шумной листвы новостей.
Так судьба прочертила
славянскую нашу орбиту,
новизна в ней всегда
упирается в древний завет —
возвращаться из города
к сельским просторам забытым,
из колодцев бетонных
на снег выбираться, на свет…
МИРСКОЕ И БОЖЕСТВЕННОЕ
В газетах писали, что батюшка некий
в заботы о падшем душой человеке
настолько вошёл, что не спал по ночам
и стал прихожан каратэ обучать.
Былина
не в силах глядеть, как село умирает,
священник, у рясы рукав засучив,
возглавил колхоз, что почти опочил.
Мирское в Божественном… Вспомним давайте,
что муза служила аббату Вивальди,
что Павел Флоренский, советское зло
забыв, консультировал план ГОЭЛРО.
Я думаю, опиум этого рода
и Ленин приветствовал бы для народа.
Спаситель же нам заповедал давно,
что Авель и Абель сольются в одно.
КУВШИНКА
Как всплеск последний летнего тепла,
а может быть, как нежную ошибку,
судьба в мой пруд осенний занесла
случайно желтоглазую кувшинку.
Меня уже прихватывает лёд,
листва берёз в воде кружится палая,
заканчивают утки перелёт,
и вот она, как птица запоздалая.
Я камышами что-то ей шепчу,
зову на плёс, что издали синеет.
Она смеётся, наклонившись чуть:
— Я — выдумка твоя, я — Дульсинея.
— Но для чего тебе моя вода?
Зачем меня фантомами тревожить?
Что делать нам?
— Не знаю, никогда
об этом не задумывалась тоже.
Я глажу ей волной зелёный стан,
глазами провожаю птичью стаю,
грущу, что безнадёжно опоздал.
А, может быть, мы оба опоздали…
ВОСПОМИНАНИЕ О ПЕВЦЕ
Я в юности его однажды слушал
и каюсь, каюсь, что не принимал
ни голоса, смутившего мне душу,
ни жестов рук, когда он их ломал,
как мне казалось, томно, по-кошачьи.
Иной эпохи маленький зверёк,
я вырос под рукою недрожащей,
что нас вела по лучшей из дорог.
<