Газета День Литературы # 131 (2007 7)
Шрифт:
Развязному любителю кухонно-телевизионной болтовни, ворвавшемуся в калашный ряд серьёзной литературы, мстят сами тексты Бориса Леонидовича. За что? Да за то, что г.Быков их не понимая, абсолютно не уважает и при этом куражится и глумится над ними. Вину же за непонимание перекладывает на поэта, произведения которого видятся ему "неуклюжими" и "корявыми". "Оценки", которые с барского плеча раздаёт новоявленный пастернаковед, особым разнообразием и глубиной не блещут, зато шапкозакидательством и откровенным хамством – то и дело: "это слабые стихи, чего там!"; "совершенно неудобопонятное письмо"; об О.М. Фрейденберг – "девочка слов на ветер не бросала"; "если драмы не было, он её создавал на пустом месте"; "безумная, хаотическая образность"; "вкусовые провалы"; "как всегда, есть тут и неуклюжесть"; "достаточно случайные слова"; о "Вассермановой реакции" – "претенциозная и мутная"; "бессмыслица"; "отписки"; "как всегда
Еще более возмутительно отношение г.Быкова к людям, которые уже не могут ответить ему, поскольку умерли. Таково, к примеру, резюме о многолетнем друге Пастернака С.Н. Дурылине, который поддержал первые шаги поэта и был одним из его близких собеседников на протяжении жизни. Г.Быков бессовестно заявляет, что поскольку Пастернак посылал Дурылину в ссылку письма и деньги, то – цитирую – "оттого все воспоминания о нем окрашены у Дурылина особенно трогательным умилением и благодарностью". По себе, видать, автор судит: он бы так, вероятно, и прогибался. Зачем же приписывать Дурылину низость? Впрочем, это предполагается тем запанибратским развязно-менторским тоном, который автор взял по отношению не только к Пастернаку, но и вообще ко всем, кто упоминается в книге. И здесь г.Быкова вовсе не извиняет ни мнимая "ширпотребность" серии ЖЗЛ, ни оговорка, что, мол, "есть два полярных подхода к биографическим сочинениям. Первый – апологетический (подавляющее большинство). Второй – нарочито сниженный с целью избежать школьных банальностей и высветить величие героя, так сказать, от противного". Г.Быков, надо полагать, относит своё творение к этому о-о-очень благородному меньшинству. Однако он не только не избегает "школьных банальностей" (кстати: а что это такое в отношении Пастернака?), но и, как уже показали предыдущие рецензенты, кусками списывает чужие работы, не только "забывая" ссылаться на уважаемых авторов, но и пиная, так, между делом, "апологетов деконструкции и рыцарей семиотики", пишущих на "птичьем языке". Разумеется, для "неопознанных литературных объектов" (читай: журнал "НЛО", откуда г.Быкова с его "трудом" выставили бы, наверное, сразу) "великий и могучий" г.Быкова слишком "велик и могуч". Манера обращения автора что с Пастернаком и его текстами, что с литературоведами и их находками – та же самая, что у Хлестакова: "Бывало, говорю ему: "Ну что, брат Пушкин?" "Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как-то всё…" Вот как раз потому и нет смысла подходить к тексту г.Быкова, как к чему-то серьёзному. Написав долгоиграющий опус, этот человек проспекулировал на имени Пастернака, зная, что книгу будут читать не из-за него, г.Быкова, а из-за Б.Л. Напиши он, скажем, о Серафимовиче, аудитория была бы совсем другая, если бы вообще была. И понимая, что за кирпич возьмутся не равнодушные, но люди любящие и знающие Пастернака, всё же позволил себе безапелляционно пошлить. "Всей его жизни было семьдесят лет, три месяца и двадцать дней", – такими игривыми словами о Пастернаке открывается книга. Подобным образом можно было бы заключить непритязательную сказочку о каких-нибудь старичке и старухе или верно отслужившем псе. А вот не менее возмутительная фраза – уже о Ницше: "... Лу Андреас Саломе, по которой ещё Ницше сходил с ума (и в конце концов сошёл)". Да, подумает, читатель, раз уж г.Быков так Ницше прижучил, наверное, он – тот сверхчеловек, о пришествии которого пророчествовал великий философ. (Что ж, Ницше и впрямь сошёл с ума и тоже, как и Дурылин, умер – не ответит теперь г.Быкову, отчего ж последнему и не пошалить? Ай, Моська!..)
Перечень "достоинств" опуса поистине неисчерпаем, и приведу лишь отдельные, почти наугад. Г.Быков делает открытия в пастернаковедении по рецепту Шарикова -- взял да и поделил всю жизнь писателя на 7 десятилетий, и "в каждом новом периоде он проходит одни и те же стадии, числом три". Вот и вся тебе метода периодизации – чего там мудрствовали М.Л. Гаспаров, В.С. Баевский и другие?! Понятно, что на такой основе и произведения Пастернака кажутся высокоумному автору соответствующими. "И это не просто буйство от избытка сил, но очень часто – недостаток как раз личного опыта и ясности мысли: у раннего Пастернака часто вовсе не поймёшь о чём идёт речь, – да это и неважно, важно, что идёт, бежит, летит". (Ну, не напоминает ли Хлестакова и в то же время – книгу г.Быкова?) Ещё один (из бесчисленных) перл г.Быкова по поводу умственных способностей Б.Л.: "Пастернак тёмен, когда сам не до конца понимает ситуацию". Видимо, её всякий раз понимает г.Быков, но почему-то скромно умалчивает о том, что же он понял хоть в одном "тёмном" месте. А если его и "слабит жидким мрамором" – то пользуется чужими открытиями, скрепя сердце изредка упоминая всё же этих гадких деконструктивистов типа И.П. Смирнова и А.К. Жолковского (ведущих, заметим, пастернаковедов).
Если
Вот как об Иде Высоцкой. Сначала цитируется Пастернак: "Она так просто несчастна – так несостоятельна в жизни – и так одарена; – у неё так очевидно похищена та судьба, которую предполагает её душа, – она, словом, так несчастлива, – что меня подмывало какою-то тоской, и мне хотелось пожелать ей счастья". Затем г.Быков, не моргнув глазом, "перевоплощается" одновременно и в Пастернака, и в его возлюбленную и не только исправляет слова Б.Л. (это он делает многократно и залихватски), но и чувствует за Иду: "Тут неточно только одно слово: на самом деле у нее похищена судьба, которую предполагает её внешность. Душа там вряд ли что-то могла предполагать – она была, как уже сказано, "темна"; а внешность была прелестная, и Ида не могла не чувствовать диссонанса между своею трагической наружностью и безнадёжно мещанской душой". (Душевед, однако.)
А вот о Елене Виноград: "Ни на одну из своих женщин – кроме разве что Ивинской... не оказывал он столь возвышающего и усложняющего влияния". Здесь не место говорить о "возвышенности" и "сложности" О.В. Ивинской. О них можно судить по её мемуарам. А можно и по воспоминаниям Л.К. Чуковской. Заметим другое: после прочитанной фразы возникает вопрос, каковы же были остальные? Ответ получается глубоко оскорбительным для женщин. Думаете преувеличиваю? Нисколько. Вот еще образчик откровенного хамства в адрес Евгении Владимировны Пастернак, подразумевающий ситуацию ухода Пастернака: на карточке "Женя тихо полуулыбалась, так и всю жизнь проулыбалась самой себе".
О понимании г.Быковым пастернаковской поэтики загадочного и его "интерпретациях" текстов, особенно "Доктора Живаго", не возьмусь даже говорить. Они вызывают сначала нехорошее удивление, затем негодование и, наконец, гадливость. Одна из самых вопиющих – трепанация "Высокой болезни". Дело даже не в подходе к текстам – тут голову менять надо. Впрочем, г.Быков так и сделал: приделал Пастернаку свою и стал, ковыряя тексты писателя, буквально исправлять их и объяснять, поскольку-де "невнятны".
В одном согласен с г.Быковым: да, "российская филология переживает трудные времена". Это из-за того переживает, что с усилившимся нахрапом лезет в неё фельетонная эпоха, материализовавшимся "грядущим хамом" которой и оказался автор новой полупопсовой "биографии", которую – не дай Бог – преподаватели станут рекомендовать школьникам и студентам. Прочитав разухабистое топтание г.Быкова по великому поэту, последние ничего, кроме того, чтобы вести себя так же, как он, не научатся. И хотя читать разборы того, в чём их автор ничего не понимает, занятие довольно забавное – есть более приличные во всех отношениях книги, на которые стоит потратить время и деньги. Тратить же на макулатуру г.Быкова – слишком много чести для последнего. Я решился и пожалел.
ХРОНИКА ПИСАТЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ
ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ Н.И. РЫЖКОВА
В московском Доме книги "Библио-Глобус" прошла презентация книги известного общественно-политического деятеля, последнего председателя Совета Министров СССР, члена Совета Федерации и Президента Московского Интеллектуально-делового клуба – Николая Ивановича Рыжкова "Трагедия великой страны", выпущенная в свет Издательским домом "Вече". 650-страничное издание представляет собой симбиоз воспоминаний, размышлений и исторических экскурсов в прошлое нашей Родины, посвящённых анализу того, что произошло с СССР в течение последнего двадцатилетия. Н.И. Рыжков взвешенно и честно рассказывает читателю о времени своей работы в советском Правительстве (а надо сказать, что ему довелось работать едва ли не в
самый трудный период существования советской страны, отягощённый такими событиями, как землетрясение в Армении и авария на Чернобыльской АЭС, куда он первым из тогдашних руководителей страны прилетал для принятия экстренных мер по спасению пострадавших. К тому же в те годы окраины советской державы уже начинали охватывать пожары межнациональных конфликтов, выразившихся в кровавых столкновениях в Алма-Ате, Баку, Фергане, Тбилиси и других регионах Советского Союза.
В книге есть главы, посвящённые глубокому историческому, экономическому и общественно-политическому анализу отношений России с Прибалтикой, Украиной и бывшими среднеазиатскими республиками СССР, причём глава о событиях в Баку в январе 1990 года ожидала своей публикации больше десятилетия. На страницах книги Рыжкова читатель встретится с именами М.Горбачёва, Б.Ельцина, А.Яковлева, Э.Шеварнадзе, Г.Алиева и других государственных деятелей последнего десятилетия советской эпохи, увидит их роль в трагедии СССР, узнает о том, что явилось подоплёкой тех или иных политических событий.