Газета День Литературы # 151 (2009 3)

В 2008 году в "Литературной России", в номерах 42-51, было опубликовано большое по объёму сочинение А.Разумихина "Трое из сумы". Это редкая за последние 20 лет попытка дать в одном "флаконе" портреты Ю.Селезнёва, А.Ланщикова, М.Лобанова, В.Бондаренко, А.Казинцева, С.Куняева, Н.Машовца, С.Боровикова, И.Шайтанова, А.Неверова, В.Калугина, Л.Барановой-Гонченко, В.Коробова, В.Куницына, А.Михайлова и других критиков. Всех их Разумихин якобы знал лично, отсюда столь большой, чрезмерно большой, мой взгляд, мемуарный крен в подаче материала. Более того, "личный фактор" негативно повлиял на достоверность изображаемого, на адекватность

многих и многих оценок. В итоге получился чёткий, узнаваемый автопортрет Разумихина и смазанные, в разной степени отличные от оригинала портреты критиков. Это наиболее наглядно проявилось там, где речь идёт о Михаиле Лобанове, Владимире Бондаренко, Александре Казинцеве.

Важную роль у Разумихина играют эпизоды, в которых действующие лица – сам Александр Михайлович и один из критиков, – то есть эпизоды, когда не было свидетелей. Поэтому трудно, а иногда невозможно понять: рассказанное Разумихиным – это правда или вымысел. Сам же повествователь стремится создать иллюзию достоверности, сообщая многочисленные подробности происходящего.

Например, разговор о Лобанове предваряет эпизод встречи Разумихина с критиком около Литинститута. По версии автора сочинения, Михаил Петрович приехал на собственной машине, напоминавшей авто Труса, Балбеса и Бывалого в фильме "Самогонщики". Лобанов, которому Александр Михайлович хотел помочь опубликоваться в журнале "Литература в школе" в период очередных гонений на критика, повёл себя странным образом. Он, по сути, не захотел разговаривать с Разумихиным, сославшись на отсутствие времени из-за проблем с мотором машины. Но читателям следует знать, что собственной машины у Михаила Петровича никогда не было…

Тон, заданный этим эпизодом, доминирует в оценке Лобанова, человека и критика, на протяжении всего повествования. Например, говорится о богатой фантазии Лобанова и в качестве иллюстрации приводится его книга "Островский" (М., 1979), где Михаил Петрович якобы "доказывает народность положительной Кабановой, которая по-своему любит Катерину". Несчастную же героиню Лобанов "не пожалел", "потому как Катерина посмела пойти вразрез с его точкой зрения, с его "Надеждой исканий"".

Разумихинское толкование очень напоминает то шельмование, те бездоказательные обвинения, которым критик подвергся в конце 70-х – начале 80-х годов со стороны партийных ортодоксов и либеральных овчарок. Понятно, почему не приводятся цитаты из книги "Островский", ибо их, подтверждающих правоту Разумихина, нет.

У Лобанова об отношении Кабановой к Катерине говорится следующее: "Она "уму-разуму учит" сноху не потому, что ей дороже сын. Можно не сомневаться, что в случае замужества Варвары она будет брать сторону не дочери, а зятя". В книге "Островский" вообще отсутствует акцент "любит – не любит", в ней лишь справедливо утверждается, что нельзя упрощать характер Кабановой. Сие же не означает "народность положительной Кабановой", на чём настаивает Разумихин. У Лобанова в этой связи сказано принципиально иное: "Нравственно нетерпимая Кабаниха – при всех её благих помыслах – ни в коей мере не может быть поставлена в один ряд с такими просветлёнными носителями народной нравственности, как Русаков".

При характеристике же Катерины критик делает постоянное ударение на её трагедии, смысл которой видится ему в "нравственной катастрофе" героини, в нарушении "извечных в глазах Катерины моральных установлений", в "невозможности найти себя", во "внутренней бесперспективности". У Лобанова нет даже намёков на то, что ему не жаль героиню, тем более потому, что она "посмела пойти вразрез с его точкой зрения, с его "Надеждой исканий"" (так называется книга критика, опубликованная на год раньше "Островского"). Этот разумихинский бред – с точки зрения фактов, логики, русского языка – нет смысла комментировать.

Другие суждения автора сочинения "Трое из сумы"

о Михаиле Лобанове качественно ничем не отличаются от приведённых, можно лишь констатировать разную степень произвола, человеческой и профессиональной непорядочности. Вообще же Разумихин не утруждает себя ссылками на первоисточники, хотя бы называнием тех работ, откуда он берёт "строительный материал" для своих фантазий, подобных следующей: "И Ноздрёв для него (Лобанова. – Ю.П.) был вполне симпатичным героем, образцом национального характера, потому что сказал Чичикову, что тот подлец!"

Я не знаю, о какой статье или книге критика идёт речь, но понимаю, сие – очередная грубая фальшивка, что проявляется уже на уровне подмены понятий. Между "симпатичным героем" и "образцом национального характера" дистанция огромного размера, и не видеть это может лишь тот, у кого полное затмение ума и совести.

Показательно и другое: как Разумихин, характеризуя себя, не замечает, что сей стриптиз – убийственное саморазоблачение. Так, Александр Михайлович иронично отзывается о Дмитрии Устюжанине, в то время главном редакторе журнала "Литература в школе", который "не шибко ориентировался в литературной ситуации". Сам Разумихин, следует думать, разбирался в данном вопросе гораздо лучше своего шефа. Однако в том же абзаце и далее Александр Михайлович сообщает, что не был знаком "с тематическими пристрастиями Лобанова" и знал, со слов Юрия Лощица, о нём как о специалисте "в вопросах происхождения русских фамилий".

Уточню: на дворе стояла весна 1980 года, и Разумихину, 1946 года рождения, выпускнику филфака Саратовского университета, давно практикующему критику и редактору, о Лобанове было известно только это. В каком безвоздушном литературном пространстве находился Разумихин примерно 15 лет, как ухитрился, умудрился сохранить такое абсолютное незнание? Ведь речь идёт об одном из идеологов "русской партии", который со второй половины 60-х годов, со времени публикаций известных статей в "Молодой гвардии", постоянно находился в эпицентре событий. И его книга "Островский" вызвала целую бурю…

Литературный инопланетянин Александр Разумихин может рассказывать какие угодно истории – реальные или вымышленные – из жизни Михаила Лобанова, но главным опровержением этих "историй" являются работы критика. И без лучших из них невозможно представить русскую мысль второй половины ХХ века. Разумихин эту уже аксиому пытается по-разному игнорировать, отрицать. Он всё переврал во взглядах Лобанова, умолчал о самой известной статье "Освобождение" и вынес критику такой итоговый приговор: "А я, поверьте, так и не разобрался по сию пору, хоть и дожил до седин, что хуже: "неправильный Борев", с его всемогущим "критическим инструментарием", или "правильный" Лобанов, с его "иезуитским характером"? В чьих словах опасной демагогии больше? И может ли русский народ на самом деле победить, постичь истину хоть с одним, хоть с другим "учителем", пусть даже в сфере литературы и литературной критики?"

Трудно сдержать себя, комментируя сей "шедевр". Не буду гадать, чего в нём больше – хитрости, глупости, подлости, незнания… Скажу об очевидном: Юрий Борев никогда не был и быть не мог учителем русского народа; альтернатива Борев – Лобанов может возникнуть в голове либо провокатора, либо, мягко выражаясь, невежды. Только с такими учителями, как Михаил Петрович Лобанов, русский народ может победить.

По свидетельству Разумихина, он в конце 80-х годов задумал книгу о литературе уходящего десятилетия, но после распада СССР отказался от этого замысла и уже написанных глав, уничтожив их. Свои действия Александр Михайлович объясняет следующим образом: в новых условиях издать такую книгу было делом нереальным, да и "читать о литературе ушедшей в небытие страны никто не станет". И нигде далее в тексте не говорится, что сие решение и видение вопроса было ошибочным, наоборот, приводятся различные подтверждения справедливости авторской правоты.