Газета День Литературы 155 (2009 7)
Шрифт:
Но я понимаю: газета не безразмерная, не серия "ЖЗЛ", которую дважды осчастливил своими "кирпичами", своей словесной диареей Дмитрий Быков. Уверен, впереди новая книга в этой серии и новые премии. То, чем занимается Быков, востребовано современной космополитической, русофобской интеллигенцией.
Всё сказанное заставляет меня скорректировать прежнее своё отношение к Быкову. В статье о его книге "Пастернак" я назвал Дмитрия Львовича Коробочкой и Хлестаковым в одном флаконе. Теперь, после прочтения "Окуджавы", понимаю, что с Коробочкой погорячился. Всё-таки до уровня Коробочки Дмитрию
Сергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ ПУТЬ
Тридцать три года. Христу на крест.
Тянет дымной гарью окрест.
Стонет россичей древних земля –
Тучей нависла поганых орда.
Напрасно льется малиновый звон –
От сабель не скрыться под сенью икон.
Напрасны молитвы – Исус не спас.
Падают грады за разом раз.
Пост и смиренье – напрасный труд.
От сабель нечистых они не спасут.
Крести не крести – знаменье не щит.
От стрел любовь к ближнему – не защитит.
Нехристей кони в соборах стоят –
Святые не видят. Святые – молчат.
Тридцать три года. Не от Христа
Копьё и шлем берёт Илья.
Не чета колокольному гул копыт:
Конь богатырский стрелой летит.
Не на Голгофу – муку принять:
На битву с ордой – рубить и топтать.
Крещён, не крещён – потом разберём.
Сталь – язык разговора с врагом.
Око за око. Кровь – за кровь.
Удар за ударом вновь и вновь.
Спас милосердный Русь не спасет:
Сила и ненависть – вот наш оплот.
Забудь про заповедей речитатив,
России послужишь – убийцу убив.
Не со смиреньем – перед врагом
Встал Илья в кольчуге, с мечом.
Миром ордынца не сбросишь с седла,
Муромца путь – смерти тропа.
Дон и Непрядва кровью текут:
Не
Храму Спасителя на Руси
Храмом быть не Христа, а Ильи.
Тридцать три года... Два пути.
Путь Христа, путь Ильи.
Цзя ПИНВА НЕБЕСНЫЙ ПЁС
Не случайно мы печатаем в газете "День литературы" повесть одного из самых ярких, самых талантливых и при этом самых спорных писателей Китая Цзя Пинва. Его имя известно всему читающему Китаю, а заодно и многим европейским странам, где книги Цзя Пинвы переводятся, как правило, вскоре после их выхода на родине.
Он столь же популярен, как кинорежиссеры Чен Кайге и Чжан Имоу, как китайские олимпийские чемпионы, как его сотоварищи по литературному творчеству Су Тун и Ван Мэн. Недавно он вошёл в список 99 наиболее культовых имен всего Китая, вместе с Джеки Чаном и своим земляком Чжаном Имоу. К сожалению, в России современная китайская литература почти неизвестна. Умудрились даже не перевести роман лауреата Нобелевской премии Гао Синьцзяна. А ведь проблемы Китая и России по-прежнему более близки, нежели проблемы жителей Парижа и Лондона.
В своих поездках по Китаю я встречался и с Су Туном, о творчестве которого мы писали в нашей газете, и с Цзя Пинва. Мне кажется, при всей нашей любви к Габриэлю Маркесу и Джеймсу Джойсу, к Фёдору Достоевскому и Антону Чехову, при всей нашей открытости миру, мы найдём в нём самого мифологичного писателя Китая, может быть, даже интуитивно опирающегося на мифы древности. Вот и в повести "Небесный пёс" он не случайно же даёт своему вроде бы простецкому герою имя Тянь Гоу – Небесная Собака. Значит, не так-то прост его герой. Ибо Небесная Собака – это одно из самых грозных небесных существ в мифах древнего Китая, один гром Тянь Гоу может разрушать горы и гнать реки вспять. Впрочем, часто Небесная собака становится на сторону добра, и тогда крепко достаётся злодеям, кем бы они ни были в небесной иерархии.
Сам Цзя Пинва – крестьянский сын, родившийся в одном из самых бедных районов Китая, – иногда становится похож своими действиями на Небесного Пса, и тогда уже перед писателем трепещут власти. Не случайно за резкую критику его роман "Тленный град" был запрещён в Китае, но его издали первым делом на Тайване, в Гонконге, в Японии и Корее.
Но и в диссидентство, в эмиграцию Цзя Пинва уходить не хочет. Пусть ругают. Пусть критикуют. А он живёт со своими героями, со своими мифами. Недаром китайские критики даже писали о демоническом таланте Цзя Пинва. Впрочем, демоны и драконы в Китае не обязательно отрицательные, иногда за ними мощь созидания и развития.
Своей любовью к древним мифам и загадочным героям Цзя Пинва скорее схож с китайским классиком Пу Сунлином, удивительные истории которого неоднократно печатались в России. Разве что мифы свои Цзя Пинва переносит в остросоциальную действительность современного Китая. Он и на самом деле похож на древнего даоса со своей творческой свободой и сакральными знаниями прошлого оказавшегося посредине нынешней сверхцивилизации. Писателю не годятся ни конфуцианские распорядки и ритуалы, ни буддийские одинокие медитации среди лунных гор. Он следует своему Дао и потому следует жизни своего народа.