Газета День Литературы # 67 (2002 3)
Шрифт:
Из форточки в лицо летят снежинки —
Ночного неба песенный привет.
И прошлое глядит в глаза упрямо,
Ввергая сердце в бездну чар, чудес.
И чудится: сидит за прялкой мама,
Спустившаяся медленно с небес.
Сидит вся в белом, словно на опушке,
Бросая блики лунные кругом.
Весенний снег,
На небо возвращает колесом.
Стою, застыв от чуда у окошка,
Ловлю губами чей-то смех и снег.
И вижу, как с клубком играет кошка,
Забыв про тёплый на печи ночлег.
И чудится: в углу проснулось детство.
Как зябко Духу! Тьма черней ворон.
На ходиках, оставшихся в наследство,
Подтягиваю гирю всех времён.
Порхает снег над Русью, над ручьями,
Но слышу крики к ним летящих птиц.
И прямо в душу белыми ростками
Картошка лезет между половиц.
И заболею я ростками теми.
И, блудный сын крестьянского двора,
Я запашу картошку в злую темень —
И грянут всходы солнца и добра!
* * *
Пусть одинок я — так отрадно стало
Глядеть с крыльца, тая в душе любовь:
Втекает тихо крохотное стадо
В деревню с вечереющих лугов.
Следить, как брызжет молоко из вымени,
Когда мычит кормилица во мгле.
И подавлять врагов раскатом имени,
Его гулять пуская по земле…
* * *
Весь изболевшись о родном селе,
Я, как трава под инеем, седею.
И, жалкий смертный, жизнь ношу в себе,
Прав не имея расставаться с нею.
О, золотого заморозка злость!
О, тихое отеческое поле!
И Дух мой скорбно зябнет на приколе,
На лютой стуже меж миров и звёзд.
Но и оттуда, где судьбу мою
Колышет ветер, словно пламя свечки,
Тяну я руки к вечному огню,
Что мечется в последней русской печке…
* * *
Не убивайте, мужики, цыгана —
Попляшет в чистом поле утром рано
При всём честном народе неживом.
Цыганке дарит песни он и крали.
Простите вы его средь бела дня:
В стране родимой Кремль уже украли,
А вы цыгана бьёте за коня.
Смотрите: мир крестьянский весь угроблен,
А это вор, поверьте, парень свой.
Не поднимай, мужик, свою оглоблю —
Смотри: кровавой плачу я слезой.
Не бей, родимый! Он и так без кровли
Живёт, скитаясь по полям во мгле.
Я плачу той четвёртой частью крови,
Что мать оставила в наследство мне.
Да, мы — родня! И я пою про осень.
И, колоколом разбудив зарю,
Во мне священник русский молит-просит:
Не убивайте веру в бунт мою!
Не убивайте! Верьте дерзким краскам,
Которым вольный Дух его открыт.
И пусть он скачет на коне крестьянском,
И, может, Кремль на нём освободит!
Летит он, навострив глаза и уши, —
Такого днём с огнём я не сыщу!
Летит он, возрождая наши души, —
И я в два пальца вслед ему свищу!
* * *
Гляжу на крест, на матери могилу,
Уже ни в чьи не веря словеса.
Земля телесную даёт мне силу,
А силу Духа дарят небеса.
В селе семь стариков и пять старушек.
В окно уставлюсь, будто в полынью.
Забейся в угол, смерть моя, и слушай:
По воле звёзд я смерть села пою.
На это скорбное святое пенье,
Иные слух и зренье обретя,
Мне мать моя дала благословенье,
В сияющую вечность уходя.
Прощальное из сердца вырву слово —
И эхом отзовётся высота.
И гаснут лица, чтобы вспыхнуть снова
В колодце, где бессмертная вода.
А смерть моя покашливает сухо.
И на коленях я её молю: