Газета День Литературы # 75 (2002 11)
Шрифт:
Один из циклов стихов Куняева называется "Ночное пространство". И само мироощущение его связано с пространством, безграничностью его. И когда он говорит: "Империя, я твой певец", — то это не лозунг, а опять-таки данность самого его опыта. Какие только не открывал он для себя миры — Север и Тунгуска, Тянь-Шань и Армения и т. д. И везде он мог воскликнуть, как в одном из стихотворений 1964 года: "Здравствуй, русский советский пейзаж, то одна, то другая примета…"
Говоря о Куняеве-поэте, нельзя не сказать о нём как о критике, литературоведе. Его книга "Огонь, мерцающий в сосуде" отмечена эстетической, нравственной чуткостью к слову, высокой филологической культурой,
В традициях русской поэзии всегда было то, что сами поэты называли "прямотой". Наиболее чётко сказал это К. Аксаков о тех,
Кто речи хитро не двоит,
Чья мысль ясна, чьё прямо слово,
Этими благородными качествами одушевлено широко известное стихотворение "Размышления на старом Арбате" об историческом возмездии, настигшем за кровавые деяния троцкистскую "элиту". Перед этой звонкостью обличения как жалки немощные славословия "детям Арбата" каких-нибудь рыбаковых и окуджав с их нудным "Ах, Арбат, мой Арбат, ты — моя религия".
Роковые для России годы поставили перед Куняевым-публицистом неотвратимый вопрос: быть или не быть? Вышли две его книги: "Времена и легенды" (первый экземпляр которых он мне подарил в июле 1990 года, когда мы отмечали на моей родине, в Мещёре, 60-летие В. Кожинова) и "Высшая воля" (1992) — книга стихов, в основном публицистических. Эти книги вобрали в себя написанное им в канун и в трагическое время разрушения нашего великого государства. Это разрушение готовилось исподволь, как всегда при революциях, прежде всего, духовно враждебными России силами. Куняев остро осознавал это ещё тогда, когда в своём знаменитом страстном выступлении на дискуссии "Классики и мы" в декабре 1977 года говорил о тех псевдоинтернационалистах в советской литературе, предметом "вдохновения" которых была русофобия, ненависть к России.
Кстати, он показал не только в эстетике, но и в этике Багрицкого, Безыменского, их продолжателей нового поколения вроде Окуджавы, то, что стало вдохновляющим девизом для нынешних чубайсов-гайдаров: "Больше наглости!"
В России давно уже шло "строительство социализма в отдельно взятой стране", а коганы воспевали мировую революцию, мировую родину от "Японии до Англии". И это уже в 1940-1941 годах, перед самой Великой Отечественной войной, после того, как со всенародным размахом был отмечен в 1937 году пушкинский юбилей, как по всем городам и весям шли фильмы об Александре Невском, Суворове.
Куняев подчёркивает как родовую их черту — "тоталитарность мышления", которую они как бы по эстафете передали новому поколению революционеров под именем "перестройщиков", "демократов" сразу же с объявлением горбачёвской "перестройки-революции", выпустили книгу "Иного не дано" — как всё это знакомо по прошлому!
О мемуарах Куняева "Поэзия. Судьба. Россия" много говорили и писали, справедливо расценивая их как выдающееся явление в нынешней литературе. Я остановлюсь здесь на одном моменте, касающемся того, что принято называть "русско-еврейскими отношениями". Совсем недавно вышла книга историка
Автор задаётся вопросом: почему евреи господствуют в мире, что их делает сильнее других? И приходит к выводу: преимущество их — в "манипулировании общественным мнением". При этом автор ссылается на Оруэлла. Да, да, на того самого Оруэлла, именем которого в начале 80-х годов евреи прожужжали нам все уши как об авторе романа "1984" с разносом "тоталитарного социализма". В самом деле, тоталитаризм — то он разносил, но троцкистского пошиба. В другой своей вещи "Скотный двор" одинаковыми во всём свиньями правит норовистый боров Сноуболл, прототипом которого является Троцкий. В книге "1984" Оруэлл "выбрал еврея Эммануила Гольдстейна в качестве будущего "спасителя народа" — за что был назван евреями антисемитом. Оруэлл "помог западному читателю понять, что происходит на полях интеллектуального сражения". А суть — в "двоесмыслии" евреев, "придерживаться двух противоположных друг другу мнений и верить в оба", — надёжные приёмы тех, "для кого это стало второй натурой". Такой "набор умственных способностей… даёт евреям возможность использовать двойной моральный кодекс… проводить разграничение между "нами" и "ими". Оруэлл участвовал в гражданской войне на стороне республиканцев. В книгах его "отразился его собственный духовный и интеллектуальный опыт, то, что с ним произошло, что ему удалось познать".
Это отступление сделано мною для того, чтобы подчеркнуть важность личного опыта в том же "еврейском вопросе". С этим опытом как бы перекликается опыт Куняева. В мемуарах он рассказывает о своих взаимоотношениях с А. Межировым, который долгое время выставлял себя как русского поэта, русского человека, а потом легко уехал в Америку, не испытывая никаких психологических затруднений. По словам автора, евреи, "по крайней мере, большинство из них, сам себя не знают или знают не до конца, и знание самих себя к ним приходит в течение всей жизни". "Непредсказуемые особенности еврейского менталитета в том, что он автоматически, инстинктивно, стихийно изменяется в зависимости от изменения жизненных обстоятельств".
Как-то Куняев сказал, что в народе много населения, которое живёт, "как трава", занятого исключительно бытовыми, житейскими своими интересами, далёкого от этой борьбы, от которой зависит судьба страны. Сталин называл такое большинство пассивным, которое, однако, самой своей пассивностью уже является поддержкой революционного меньшинства.
В происходящей ныне интеллектуальной войне особая ответственность ложится на тех, кого можно назвать выразителями национального самосознания. Среди первых из них — Станислав Куняев — и как поэт, и как публицист, и как историк, и как общественный деятель, и конечно, как главный редактор поднятого им на высоту главного патриотического издания России — журнала "Наш современник".
"18 января 1998 г. Из Саратова
Дорогой Станислав!
Страдаю, когда не в силах выполнить обещанное. С подпиской опростоволосился. Но надежды искупить грех не теряю.
Пишу я не затем, чтобы оправдаться. Причина в другом. Если бы в России было официальное звание "Великий просветитель", я бы двумя руками голосовал за присвоение этого звания тебе.