Газета День Литературы # 77 (2004 1)

День Литературы Газета

Болтать не люблю красиво.

Речами харчи не согреть.

Служил и служу России.

Намерен служить и впредь!

1920

С неба предвечернего

дождик моросит.

Кончились учения.

Эскадрон рысит.

Расстоянья дальние

в РСФСР.

Первой конной армии

движется резерв.

Полукровки быстрые

смирны под уздой.

Шлемы богатырские

с красною звездой.

Впереди полощется

боевой штандарт.

А на рыжей лошади

наш кавалергард.

Снаряженье полное —

шашка и свинец...

Конницы Будённого

молодой боец.

Выправка отменная,

обижаться грех —

предки все военные,

он — не хуже всех!

…………….

Двое только выжили

из всего полка.

Лошади их рыжие

не для них пока.

Лазареты долгие,

скальпели, крючки,

кабинеты строгие,

докторов очки...

Пулями просвистан,

рублен с трёх сторон,

был по чистой списан

конник Эдельстрём.

Для войны не годный,

больше не солдат,

прибыл он в голодный,

тёмный Петроград...

………………………………

РАЗГОВОР КНИГОПРОДАВЦА С ПОЭТОМ

Трещали годы двадцатые фанерным аэропланом,

жужжали латунным примусом, будили басами гудков.

Мелькало недавнее в памяти кадрами киноэкранов

с музыкой вместо выстрелов, звона клинков и подков.

……………………………….

Писали кишки протоколы, финансы пели романсы,

и бледная маска голода давно не сходила с лица...

Но вот выпускник Иняза, специалист по романским,

направлен в книжную лавку, учеником продавца.

Обслуживал, смело лавируя в трущобах печатно-бумажных,

нэпманов и совслужащих в толстовках и пиджаках,

военспецов и рабфаковцев, и иностранцев важных,

небрежно парируя реплики на всех шести языках.

И здесь его, красного конника, но гранда по светским манерам,

освоившего политграмоту по высшему баллу ВУД,

завмаг познакомил с приятелем — советским миллионером,

не нэпманом, а поэтом, поющим свободный труд.

Поэт, в бобрах и брильянтах, пыхтел самоваром медным,

тасуя бабёнок и мальчиков атласных немецких карт.

— А вам богатеть удобно с таким псевдонимом — Бедный? —

атаковал фарисея красный кавалергард.

— Удобно, и даже очень! — захохотал писатель.

— Я не краду, не граблю — это оплата труда!

Вы у меня поучитесь грамотно жить, приятель,

если вперёд поумнеете... Но Эдельстрём:

— Никогда!

— Ах, невермор... Конечно! Высокие идеалы...

Вас вдохновляет Герцен? А может быть, граф Толстой?

Аристократов-юродивых всегда на Руси хватало.

Но мне ли тянуться за графами? Я — человек простой!

А вы, наверно, из бывших? Папаша сыграли в ящик,

а вы записались сыном рабочего от станка?

— Я — из сословия воинов, во все времена настоящих!

Отец — дворянин. В Красной армии. Сапёр, командир полка.

Спешите? Помочь позволите? Шуба такая тяжкая...

Видно, без камердинера непросто её надевать?

И ваши стихи возьмите — вот они, целая связка...

Я лучше снова на биржу, чем стану их продавать...

Я НЕ СОЙДУ С УМА!

У тридцать восьмого года взгляд непреклонно-суровый,

чекистская форма одежды, непререкаемый тон...

Службу свою исполняя в особняке на Гороховой.

Шагая по следственной камере, ставит вопросы он.

Вопросы такие ясные, продуманные заранее,

логика неумолимая, с классовым точным чутьём:

— Скажите, как стали шпионом на службе франкистской Испании?

Как изменили Родине, подследственный Эдельстрём?