Газета День Литературы 8 (1998 2)
Шрифт:
Между тем, для экзистенциалиста (государственнического — редкая разновидность — или любого другого) всегда есть соблазн провзаимодействовать с Ничем, уже не уговаривая себя, что это Ничто есть Что-то. И тогда крик переходит в смех, а смех переплетается с патетикой, а все это вместе, падая в Ничто, рождает радующие и пугающие причудливые фантомы, в которых гаснет Реальное.
Но поскольку Реальное, твоя Родина — и есть любовь, то гаснущие сполохи не чаруют, а пугают. И боль любви возвращает в Реальное. И тут же начинается неискренний “соловьиный цирк”. Экзистенция говорит: “Фальшь!” Государственность говорит: “Надо воспевать борцов!” А кто борец? Этот?! Да-да, конечно, он! Да-да, конечно, это обретенный Генштаб!! Но почему не получаются трели? И внутренний голос говорит: “Да потому, что это не Генштаб, а Штаб-ген!” И пугает собственный смех, и горечь смеха гасят патетической патокой. Но горечь не исчезает,
Вокруг идет какая-то новая жизнь: скверная, больная, но другая и новая. Требующая, чтобы на нее обратили внимание. Один пример. Вот-вот “номенклатурная советскость” частью совсем уж обратится в воспоминание, а частью специфически впишется в новый формат действительности. Впишется под одним всеобъемлющим лозунгом: “Фиг вам, а не ватники!” Между тем ватники более, чем актуальны (или то, что их заменяет в новой, стремительно накапливающей нищету реальности). Вот-вот начнутся первые толчки чуть ли не “новой пролетарскости”! И кто здесь окажется по какую сторону баррикад?
Таких примеров масса. Общественная группа, к которой надо обращаться, до которой надо доводить информацию и оценки, кристаллизуется не в лучшем формате. И этот тип кристаллизации определяется не только базовыми свойствами ядра этой группы. То есть с уже упоминавшейся мною “полицейскостью” большей части поздней совпатриотики. Хотя и это обстоятельство существенно. Можно круто проклинать некий МОСТ. И воспевать лидера державности. Но если лидер державности лежит под МОСТом, то госэкзистен- циализм проделывает весь путь от раннего романтизма с его революционным бунтарством до “Балаганчика” Блока и бекетовского “В ожидании Годо”. То бишь лидера…
И все же нам никуда не уйти от ответа — почему в этой среде не сформировался лидер. Что, среда вообще бесплодна? Почему не сделан решающий шаг от госэкзистенциализма к чему-то большему? Не созданы каналы вертикальной мобильности, поднимающие наверх доброкачественный материал? Сильно повреждена сама группа? Создан климат, в котором не может вырасти что-то стоящее — как в загрязненной воде не может вырасти здоровенный осетр, а вырастает только ротан?
Тогда кто создал этот климат? И кто не создал другого? Климаты ведь не Зюгановы создают! Что делают СМИ — обслуживают свою общественную группу, потакают ее худшим инстинктам, преобразуют ее, отстаивают лучшие свойства, формируют новые качества?
Между Экзистенцией Государственности и Реальностью — вещество Истории. Это вещество ждет. Оно плюет на шестидесятилетний юбилей — и правильно делает. Оно не слушает ссылок на усталость, отвергает надрывы и знать не хочет ни о каких исчерпаниях. Именно оно, это вещество, эта тонкая субстанция бытия — не дает задохнуться экзистенции и не дает протухнуть реальности. Это вещество фильтрует гнилые миазмы действительности и не дает им заразить экзистенцию дьявольским хохотом, циничным глумлением над своим собственным идеалом.
Все главные встречи еще впереди — по ту сторону юбилея. Экзистенциальная государственность — прожита. Получен опыт, совершены ошибки, достигнуты результаты. Впереди новые встречи. И главная из них — встреча с самой Историей. Встреча без дураков, без делегируемых посредников и статистов. Это главная встреча в любой человеческой жизни. Если человек ждет этой встречи и идет к ней — он молод. Когда она произошла — он бессмертен. И тогда смешно юбилярничать. Веря в Проханова и видя, на каком распутье он оказался, я, отвергая юбилярные жанры, с радостью пью за молодость, предстоящую еще главную встречу и путь к этой встрече. И за своего друга Александра Проханова.
Владимир Бушин
НА ТВОЕМ БЫ МЕСТЕ…
ЧТО БЫ Я ПРЕДПРИНЯЛ, сидя в высоком кресле главного редактора всемирно знаменитой газеты “Завтра” и вдыхая несказанный аромат своей собственной великой славы?
Прежде всего, я регулярно учинял бы нежные экзекуции своим сотрудникам, в первую очередь — заместителям. Например, я заботливо спросил бы одного из них: “Ты на кого работаешь, голубь, когда сочиняешь хвалебную до небес
ЧТО Я СДЕЛАЛ БЫ еще на месте Александра Проханова? Конечно же, перестал бы печатать литературных психов. Например, того, который настрочил книгу о генерале Власове, духовном сыне Колчака. Он, между прочим, и сам генерал. Ну, правда, пуровский, как, скажем, адмирал Гайдар, и скорее всего — волкогоновской выпечки. Так этот волкогоновец уверяет, что всеми самыми крупными победами в Великой Отечественной войне мы обязаны именно Власову. Как это? Как это? А очень просто, говорит: под тайным, но непререкаемым командованием Власова было 50 дивизий, сформированных немцами из наших военнопленных, эти дивизии командование вермахта бросало во всех крупные битвы, но в решающий момент они расступались перед Красной Армией, и та наносила удар с фланга или тыла, что и давало нам победу. Ну, хорошо, один раз немцы могли оплошать, но как же они попались на удочку и второй раз, и третий, и пятый? Не глупые ведь люди. Это они показали, между прочим, и тем, что понимали русского солдата и Красную Армию гораздо лучше, чем наш власовец-волкогоновец: немцы боялись дать оружие в руки нашим пленным и лишь в конце войны, в отчаянную пору, в ноябре 1944 года, когда Красная Армия уже вступила на немецкую землю, сформировали не 50, а только две дивизии, одной из которых командовал Буняченко, другой — Зверев.
Но газетный генерал стоит на своем и требует памятника Власову рядом с памятником Жукову. Ну как же не псих! Тем более, что уверяет, будто его любимец был сознательно заслан к немцам и выполнял личное задание Верховного Главнокомандующего, и потому после войны его вовсе не расстреляли, а присвоили звание Героя Советского Союза, маршала, дали отменный пенсион и хотели было отправить доживать дни в Австралию от лишних глаз подальше, но там подняли бунт полчища кенгуру: “Не пустим на свою землю пособника Гитлера!” Тогда ему дали генеральскую квартиру на одной площадке с его будущим биографом и апологетом, и тот уверяет, что Власов жив и поныне; вероятно, заходит картишками переброситься.
На месте Проханова дал бы я полный отлуп от газеты и тому литературному психу (на сей раз не генерал, а газетный капитан первого ранга), что поносит чуть ли не всю нашу литературу, начиная со Льва Толстого. Его он называет “отравителем колодцев русской жизни”, а его произведения — это, оказывается, “вагон книг типа (!) “Войны и мира”. И при этом, естественно, взывает к авторитету — кого же еще! — дяди Сэма: “Весь это вагон художественности американцы точно называют “фикшн” — “фикция”, вымысел, сочинительство.” И не соображает при этом, что с помощью таких доводов можно объявить эшелоном барахла не только почти всю русскую литературу — сочинительство же! — но и американскую тоже, хотя бы Фолкнера с его выдуманной Йокнапатофой.