Газета Завтра 201 (40 1997)
Шрифт:
ПОСЛЕ ТРИЗНЫ
Давно по коммунизму справив тризну
И погремев в победные щиты,
Мы смотрим на любезную Отчизну
И видим безобразные черты.
Все стало мельче, суетнее, гаже,
На всех углах торгашеский угар.
Сплошное действо купли и продажи,
Где совесть превращается в товар.
Где аргумент ножа и автомата
С убийственной весомостью встает,
Где брат глядит с опаскою на брата,
И где народ косится на народ.
И
Кто виноват? А кто — не виноват!
И граждане, что роются в отбросах,
Согражданам покоя не сулят.
И те, кто мчат
в престижных мерседесах,
Как бы над всеми грешными скользя,
При мальчиках на новеньких протезах
Не зря отводят в сторону глаза.
Старик в лохмотьях
смотрит на прохожих
С такой мольбой,
что тут же — в горле ком.
Спроси нас,
и ответить мы не сможем,
Куда идем и для чего идем.
Все тяжелей свобод хваленых цепи,
Пропала всех связующая нить.
И совестно, что нету выше цели,
Чем досыта ребенка накормить.
А вот сойдутся бедный и богатый,
Какие будут молнии сверкать!
И голова становится квадратной,
Когда начнешь об этом размышлять.
А хочется,
чтобы жизнь была разумной,
Чтоб в гору шла, а не катилась вниз,
Чтоб — всем светло…
И тут уж, как ни думай,
А в мыслях
вновь забрезжит коммунизм.
В ОТЧЕМ ДОМЕ
Я приехал к маме Кате,
Бабе Кате, тете Кате.
В этом доме, в этой хате
Столько солнца для меня…
Как и быть должно на свете -
Это внуки, это дети,
Это мамины соседи,
Тоже, стало быть, родня.
Все такие дорогие,
Все понятные такие,
До печенок заводские -
Трудовой, рабочий люд.
Все прошли здесь голод, холод,
Чтоб поднять завод и город,
Чтоб восславить серп и молот.
Так все рядом и живут.
Это граждане Державы
Той, что мы не удержали.
Много все воображали,
Вот и рухнул общий кров
Для потомков запорожцев
И купцов-нижегородцев,
Для потомков черноморцев
И уральских мастеров.
А какие перемены?
На фазендах после смены
На руках взбухают вены
От аграрного труда.
И едят борщи да сою,
Хлебом делятся и солью,
Едко шутят над собою.
Поглядишь вокруг — беда…
При любом, понятно, строе
Там, где гости — там застолье,
Это вечное, святое,
И уже у горла ком.
И дыханием горячим
Мы в плечо друг другу плачем
И хрипим, что нет удачи,
И смеемся, что живем.
Не
За нетрезвые объятья,
Мы стоим на перекате,
Мы волнуемся всерьез.
Вон с вальцовки тетя Шура,
На полкомнаты фигура,
Тарахтит, как дурой дура,
А запела — и до слез.
Я хожу по половицам,
Скрип родной, родные лица.
Есть таможня, есть граница,
Нет просвета впереди.
Потому и день, как вечер,
И печаль развеять нечем,
И лежит на светлой встрече
Тяжесть тяжкая в груди.
НАД КАПЕЛЬКОЙ РОСЫ
Памяти Владимира Солоухина
Я наклоняюсь над капелькой росы,
И в мире остановятся часы.
Падут все расписания и сроки,
А небо станет светлым и высоким,
Как после разгулявшейся грозы.
В гримасу превращенный мира лик
Опять предстанет ликом в этот миг,
И ясен будет взгляд его и светел.
Все станет тем,
чем быть должно на свете,
Где шепот нам порой слышней,
чем крик.
Над капелькой росы в начале дня
Склонялись столько раз и до меня,
И думали о жизни этой бренной,
И о себе, и обо всей Вселенной,
В душе надежды светлые храня.
Над капелькой росы — покой и свет,
Забот, что рвут на части сердце, нет.
Есть небо, есть земля,
трава, деревья,
Есть на пригорке тихая деревня,
И есть на все в душе простой ответ.
Но оторвись от капельки росы -
Уже привычно сморишь на часы.
Еще не начал мир звенеть и тикать,
Но так в нем тихо, как бывает тихо
В природе за минуту до грозы.
БЛАГОДАТЬ*
Церковь старая новой звонницей
Воссияла, как благодать.
Перестаньте, как над покойницей,
Над Россиею причитать!
Перестаньте впадать в отчаянье!
Хоть прорехи, куда ни ткни,
И страшнее и окаяннее
У России бывали дни.
И ходила беда копытами
Да колесами по Руси.
И стонала она под пытками
Вся в лохмотьях, в крови, в грязи.
Проносилась беда тяжелая,
Там — дымя над ней, там — пыля.
И лежала вокруг сожженная
И потоптанная земля.
Все мертво. Только пепел кружится,
Только ветер слепой. И вдруг -
Вдруг в каких-то сожженных кузницах
Еле слышное: тук да тук…
И березка зеленой свечкою
Вдруг затеплилась по весне,
И все громче с утра за речкою
Камнем чиркают по косе.
Даль не очень еще распахнута,
И рассвет еще жидковат,
Но землица кой-где распахана,