Газета Завтра 299 (34 1999)
Шрифт:
Американский профессор-христианин Арбутнот, который пишет мне, что пора отбросить словесную шелуху и вернуться к молчаливой вере отцов, прав. Но он прав только как практикующий христианин из профанического перверс-клуба “Евреи за Иисуса”. Ибо сегодня им уже нечего сказать. Они молчат. Отныне говорим только мы. Им же мы оставим, в крайнем случае, идейно крепкий речекряк — и к нему стремится г-н Арбутнот, проповедуя эру молчания.
И она наступает — эра абсолютного молчания арийских народов. Эра великой тишины.
С христианством кончается история Европы, история зверя, возжелавшего
Если все живое лишь помарка,
За короткий выморочный день,
На подвижной лестнице Ламарка
Я займу последнюю ступень...
ВОТ ТУДА НАПРАВЛЕН ИХ БЕГ. Тихо, скользя по стремнинам бытия, — к земле, к траве, в мягкое стойло, в хлев, во влажную солому, назад, к низшим формам духовного существования, в пепел, смрад, в навоз. Их нужно резать или стричь, как говорил лучший из гоев Пушкин.
“Святой год” — 2000-й — начинается концом Европы и Christentum. И Фукуяма здесь ни при чем. Знаете, есть закон: чем меньше ариец христианин, тем больше ему мешают евреи. Мы и есть наказание за их отступничество. Чем менее в народе остается христианства, тем больше Абрамовичей на руководящих постах. Это знак деградации арийской идеи.
Ныне нам даже некого наказывать. Остались жалкие руины.
Но помните ту притчу, что вспомнил когда-то Иисус — об овце, упавшей в колодец в день субботний? Нам следует все же помнить о ней. Нам предстоит, вероятно, вновь спасать арийские народы — на сей раз просто, пася железным жезлом. Иного они не заслужили. Не выдержав простейшего испытания христианством, Европа расползается в хаос. Ее будущее очевидно.
Когда-то еврей Савл понял, что этих зверей можно приручить. Его опыт помог Европе прожить две тысячи лет под благой сенью еврейских стилизаций.
Но их время сочтено, взвешено и измерено.
Как мы должны воспринимать кризис христианства? Как поминки по большому филиалу нашего банка — по Европе и ее культуре. Все это сделали мы, но подспудно, тайно, в глухой тишине. Теперь остается заявить о своих правах в полный голос.
Европа проиграла. Ей некуда деваться. Победили все-таки мы. В конце концов.
Доктор Арбутнот, написавший мне, что мы, евреи, должны поверить в великого мессию арийцев и влюбиться в американский стиль жизни, неправ. Америка, в сущности, есть передовой отряд арийского разложения. Жалкая раса, жалкая история, жалкие перспективы... Истина, которую сегодня дарует нам Г-дь, проста: либо мы, либо никто. Это факт. Это очевидность.
Один английский пастор недавно написал книгу под названием “После Бога”. Это характерное и страшное название не пугает его. Ему кажется, что век Европы еще долог, просто от Б-га Вседержителя нынешний человек Запада переходит к божку домашнего очага, божку собственного “эго”.
Вот перед чем ныне стоит европейское сознание.
Еврейские студенты любят говорить, что профессор Дацевич все свои лекции заканчивает стихами Бялика — даже лекцию про Пушкина. Да, Бялик — мой любимый поэт. На сей раз я прочитаю кусок из поэмы “Мертвецы пустыни”, который когда-то был обращен к нам. Ныне же он рисует самое ближайшее будущее великого плавильного котла арийской цивилизации.
И пролетел ураган. Все снова, как было доныне:
Ясно блестят небеса, и великая тишь над пустыней.
Сбитые в кучу, ничком, оглушенные, полные страха,
Мало-помалу встают караваны, и славят Аллаха.
Снова лежат исполины, недвижна несчетная сила;
Светел и ясен их вид, ибо с Богом их смерть примирила.
Места, где пала их рать, не найдут никогда человеки:
Буря холмы намела и тайну сокрыла навеки.
Изредка только наездник-араб пред своим караваном
Доброго пустит коня в весь опор по равнинам песчаным;
Сросся с конем и летит он, что птица,
по шири безбрежной,
Мечет копье в вышину и ловит рукою небрежной.
Чудится — молния мчится пред ним по песчаному полю,
Он, настигая, хватает его, и вновь отпускает на волю...
Вот уж они на холме, но далёко, чуть видимы глазу...
Миг — и отпрянул скакун, словно бездну завидевши сразу,
Дико взвился на дыбы, как в испуге вздымаются кони, —
Всадник нагнулся вперед и глядит из-под левой ладони —
Миг — и коня повернул — на лице его страх непонятный,
И, как из лука стрела, он несется дорогой обратной.
Вот доскакал до своих и поведал им тайну равнины.
Внемлют, безмолвно дивясь, рассказу его бедуины,
Ждут, чтоб ответил старейший —