Газета Завтра 336 (19 2000)

Завтра Газета

8. Алтарное пространство

В каком-то смысле длительность становится пространством, замыкаясь сама на себя. Циклическое время и есть длительность (по Генону). А в центре его лежит алтарное пространство сна без сновидений. Сон без сновидений — это "дальний восток вещей", "адамантовый лес" Клюева, "Белая Индия", параллельный Китай.

"Живые, нагие, благие,

О, сумерки Божиих зрачков,

В вас желтый Китай и Россия

Сошлися для вязки снопов!

Тучна, златоплодна пшеница,

В зерне есть коленце-пупок…

Сгинь,

Запад — Змея и Блудница, -

Наш суженый — отрок Восток!"

(Н.Клюев

"Осенние сумерки — шубка…")

Вокруг сна без сновидений вращается пространственно-временной календарь — сферический кельтский крест.

Но каков промежуток между периферией сновидения — ближайшим зарубежьем — и алтарным пространством? В этом пространстве содержание всех циклов мира. Как бы оглавление великого словаря бесчисленных миров — иных и этих. Сравнивая и сопоставляя строки, можно понять, как устроена онейрическая Родина и что у нее самой в центре — внутри.

9. Сон — дело героев

Если у вас не хватает любознательности выучить десяток земных языков, освоить десяток научных дисциплин для того, чтобы как-то разобраться в уголке, куда вас закинуло, как собираетесь вы осваивать миры внутри?

Любознательность к внешним наукам и языкам не обязательное условие, просто показатель, что человеку не все безразлично. Само по себе совершенно не ценное качество. Если нет главного.

Сон — дело предельных пассионариев и нонконформистов. Как и любовь.

Двигаемся внутрь, практически, упорно, остервенело ...

Время и пространство — это протопарадигмы, за толкование которых ведется геополитическая война. Евразийское время и пространство глубже укоренено в онейро-мирах, бьется оттуда.

И главное: евразийское время и пространство не разделены четко между собой. Наличие общей бахромы — "крайней плоти" — оперативно соединяет явь и сон. Евразия андрогинна.

Атлантист всегда четко знает: вот — время, вот — пространство, вот — явь, вот — сон.

Евразиец не уверен.

Евгений Головин ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ (Надо жить интенсивно)

В общеобразовательных школах и прочих аналогичных коллективах иногда случаются такие сцены: сопливый неряшливый бутуз хлещет по… лицу приличного мальчика из интеллигентной семьи — мальчик ошарашенно молчит и только закрывается. Профессор Степан Степаныч, страдалец коммунальной квартиры, обнаружил пропажу с кухонного стола банки икры, и хотя раньше безропотно терпел подобные выходки соседки Нюры, на сей раз не выдержал: "Вы часом не видели на моем столе банку икры?" "А ты это видел?" — заорала Нюра и, задрав халат, выставила часть тела, которую обычно обнажают при уколах в больнице. Потрясенный Степан Степаныч провел остаток дня в противной нервоте. В электричке тройка веселых парней плюнула в… лицо элегантному юноше и принялась громко и подробно обсуждать прелести его спутницы — сидящие неподалеку "очкарики" брезгливо и стыдливо закрылись газетами.

Эти жертвы, эти несчастные принадлежат к любопытному зоологическому семейству, известному под общим названием "интеллигенция". Виды и подвиды: интеллигенция техническая, научная, творческая, народная, прогрессивная, гуманитарная; в просторечии: "очкарики", "шляпня", "фуфырики" и т. д.

"Простые люди из народа" относятся к ним с недоверием и насмешкой, примерно как туземцы к миссионерам. В забавном и грустном рассказе Бунина "Ночной разговор" гимназист двинулся в народ: "Он все лето не разлучался с работниками — возил сперва навоз, потом снопы, оправлял ометы, курил махорку, подражал мужикам в говоре и в грубости с девками, которые дружески поднимали его на смех, встречали криками: "Веретёнкин, Веретёнкин!" — дурацким прозвищем, придуманным подавальщиком в молотилку Иваном". Народ терпеть не может интеллигентов за конкретную неумелость, рассеянность, стремление к преобразованиям и рассуждения о справедливости. В романе "Похождения бравого солдата Швейка" капрал вспоминает: "Когда я еще был ефрейтором, под моей командой был один редактор. Он меня иначе не называл, как паршивой овцой, которая всю армию портит. Когда я учил его делать вольные упражнения до седьмого поту, он всегда говорил: "Прошу уважать во мне человека". Я ему тогда показал, что такое "человек". Как-то раз подвел его к большой луже и скомандовал: "Nieder!"; пришлось парню падать в грязь, только брызги полетели, как в купальне… На следующий день он снова валялся в грязи, как свинья, а я стоял над ним и приговаривал: "Ну-с, господин редактор, так кто же выше: паршивая овца или ваш "человек"? Настоящий был интеллигент"…

Семейство интеллигентов в природе появилось сравнительно недавно — века полтора-два назад. Его представители — поборники равенства, справедливости, противники сословного общественного устройства. Основное занятие: умственный труд. Определение требует уточнения: тело в принципе разумно, руки, ноги и прочее обладают собственным автономным разумом, следовательно, речь идет о тружениках головного мозга. Последний отличается любопытными особенностями: согласно прогрессивным дарвинистам, человек суть инфантильная обезьяна с нарушенной внутренней секрецией. Это нарушение привело к образованию человеческого мозга, способного абстрагироваться от всего остального.

Это "все остальное" — объективный мир, мир объектов, который отличается изначальным дуализмом: присутствием или отсутствием. В данном плане галактика либо инфузория равно интересны и требуют равного внимания. Это напоминает изречение из Бхагават Гиты: "Мудрый смотрит на всё одинаково: и на брамина, украшенного ученостью, и на собаку, и на поедающего собаку". Мы сейчас можем добавить: потому что все это состоит из тех или иных комбинаций элементарных частиц. Для интеллигента человечество тоже состоит из элементарных частиц — человеков; пол, возраст, цвет кожи суть особенности акцидентальные, не субстанциальные. Однако разница меж интеллигентом и мудрецом капитальна. Последний вне мира сего и ему на него наплевать. Интеллигент признает этот мир при непременном условии: его надлежит пересоздать, перекроить, переделать. Когда интеллигенция только возникла, энциклопедисты и деисты века Просвещения более или менее признавали наличие Творца или Верховного Существа, сетуя на явное несовершенство сотворенного мира. Такие люди, как Лаплас и Ламетри, восхищались Богом как великолепным техником, который придумал и реализовал часовой механизм вселенной. Понятно, за шесть дней трудно было предусмотреть всё. Нам, тварям и последователям, Творец оставил миссию завершить творение. Так интеллигент стал заместителем Творца, потом субординация исчезла сама собой и появилась новая порода "особей головного мозга", создателей общих идей. В человеческом теле этот мозг играет скромную роль координатора: многочисленные проблемы бытия решаются всеми органами сообща, поскольку каждый наделен специфическим разумом. Однако головной мозг — микрокосм, отражающий всё существующее и способный в своей сфере моделировать и комбинировать данности внешнего мира. Когда он, забывая о своей роли в человеческой композиции, "узурпирует власть", это приводит к дисгармонии и потере ориентации: человек постепенно теряет натуральные связи с конкретным своим окружением и погружается в химерическую область церебральных эманаций. Интенсивность подобного процесса порождает разнообразные физические и психические болезни, но в любом случае человек чувствует себя весьма беспокойно. Ведь он знает, что в природе нет и не может быть никакого равенства, никаких прямых линий, линейного времени и трех измерений, никакой справедливости, долга, морального закона и т.п. Но при этом он твердо убежден: человека и природу необходимо переделать, и его не смущает беспрерывная противоречивость собственных общих идей. Если земля — пылинка в бесконечном космосе, то зачем вообще всё, в том числе прогресс и преобразования? Но с другой стороны, бесконечность — следствие равенства, равнодольной делимости, идеи чисто головной. Интеллигент "витает в облаках", придумывает модели микро- и макрокосма, модели человека, основанные на воображаемых посылках, и при этом часто попадает в ситуации, упомянутые выше. Почему? Потому что живет в опосредованном мире, созданном знаковыми системами.

Знак всегда представляет нечто иное. Интеллигент, к примеру, "вобьет себе в голову", что все люди добры или, напротив, злы, придумает талантливые сравнения народа с почвой, глубинным источником, кладезем, огромным потенциалом, начнет восхищаться "терпкой остротой народной мудрости", "солеными шутками", пословицами, поговорками. Боже мой, сколько самородков, их превратили в скотов… эксплуататоры. Грубый мужик или наглая баба "на самом деле" не таковы, их довела до этого "среда", надо их воспитать, обработать на манер горной породы или дерева, и тогда заблестит "золото сердца". Другой вариант предвзятой общей идеи: жизнь изначально опасна, народ — косная масса, стадо, воспитывать эту сволочь бесполезно, надо их давить или, по крайней мере, остерегаться, "быть во всеоружии". Интеллигентный юноша принимается за тренажер, кун-фу, вдохновленный "аналогичными случаями" и успехами киногероев. Меж собой и потенциальными хулиганами он воздвигает опосредованную систему боевых приемов, "моделирует схватку", не желая верить, что уличная драка — это импровизация, не требующая предварительного сценария и подготовки. Это напоминает притчу дзена про кота и лису, которые спорили о способах бегства от собак. Лиса заявила, что знает минимум десять таких способов, кот пригорюнился: он знал только один. Примчались собаки: кот мигом взлетел на дерево, лиса принялась выбирать самый лучший способ из десяти и попала в лапы.

Жизнь — беспрерывная импровизация и никакой аналитике не поддается; "прошлое" и "будущее" суть церебральные фантомы; окружающие вещи и люди есть то, за что они себя выдают. Интеллигенты вряд ли согласятся с таким категорическим утверждением, они знают: мы сами по себе, жизнь сама по себе, здесь наш "внутренний мир", там — "мир внешний", до крайности несовершенный, взыскующий реформаций. Они теряются и паникуют, когда встречают несводимую к дистанции и знаковой системе реальность, например, внезапную агрессию, "бессмысленную жестокость", скабрезные позы, анекдоты, эмерджентность "материально телесного низа" вообще. Они паникуют при виде кошмарных пейзажей цивилизации и "технического варварства", хотя все это столь же натурально, как деревья и звезды. Здесь вот какой момент: необходимо различать науку и технику. Ученые придумывают абстрактные схемы и модели, "научная реальность — частный случай фантастической панорамы", как сказал Ортега-и-Гассет. Технику делают "простые люди из народа" при помощи специфического разума рук и специфической интуиции материала. По словам Германа фон Кайзерлинга, это сродни способности дикарей ориентироваться в джунглях или выбирать то или иное дерево для постройки лодки. Заметим: для этих "простых людей" любой материал индивидуален и жизнеспособен. Отсюда обычные насмешки над интеллигентами: они "безрукие" и "не умеют вбить гвоздя". Понятно почему: для "работников умственного труда" — социологов, политиков, экономистов, юристов, гуманистов, просветителей, культуртрегеров — "человечество" это однородный человеческий материал, доступный любой экспериментально идеологической интерпретации. Хорошо если это "добрые интеллигенты", радеющие о "счастливом будущем человечества". Ну а если сомнительно добрые, убивающие "ради блага людей" сотни тысяч животных в своих институтах, а если совсем злые, уничтожающие в "справедливых войнах" половину своих и чужих? Все они рабы общих идей, сомнамбулы агрессивного головного мозга, который учитывает всё, не брезгует ничем, высасывает жизненные силы из своих носителей, а затем из всего окружающего.