Газета Завтра 342 (25 2000)
Шрифт:
Не знаю, что было бы, победи тогда советско-державные силы, может быть, вновь партократы всех мастей оттеснили бы в сторону всех приверженцев традиционализма и русскости? Я знаю искренность лидеров национально-большевистского крыла в КПРФ, того же Геннадия Зюганова или Юрия Белова, их программы национальной русской демократии, но я знаю, что многие именно русские национальные шаги в развитии КПРФ успешно тормозились партийными функционерами. Приди к власти второй обкомовский эшелон, как бы не пошли они путем первого горбачевского эшелона? Я знаю, как умело отдаляли они от своего коммунистического центра того же генерала Макашова, как отдали на съедение врагам генерала Рохлина, проголосовав за снятие его с поста председателя думского комитета по обороне. Да и в культурной программе ставка многими партаппаратчиками делалась отнюдь не на лидеров русской национальной культуры, не на Белова с Распутиным, а на Иосифа Кобзона, Муслима Магомаева и других деятелей позднебрежневского периода…
Но что ушло,
Раскол в красно-белой оппозиции мне видится, увы, именно сегодня, когда уходит в прошлое ельцинский режим в его наиболее оголтелой радикально-либеральной, мафиозно-коррумпированной форме. Кончается эпоха ельцинского развала. Что будет дальше, еще никто не знает, но по крайней мере семантика путинских идеологов явно державная. Общая беда сплачивала ряды всех, кто не принимал Ельцина, как символ разрушения всех основ государственности. За Геннадия Зюганова, в противовес Ельцину, голосовали Андрей Синявский и Дмитрий Балашов. В числе его ближайших сподвижников числились монархист Вячеслав Клыков и национал-либерал Станислав Говорухин. Сегодня уже такого единения быть не может. Путинский державный стиль явно импонирует многим лидерам белого патриотизма. И потому не о предательстве идет речь. Красным знаменам в самый дружный период Фронта национального спасения не присягали ни Игорь Шафаревич, ни Михаил Назаров, ни даже Василий Белов. Державности — да! Русскому сплочению — да! Расцвету Православия — да! Кто сегодня претворяет в жизнь русские национальные идеалы, кто возрождает национальную Россию, тот и получит поддержку большинства русского населения.
Конечно же, путинская форма жесткого державного правления привлекла многих из тех, кто в чем-то даже последовательнее, чем коммунисты с 1991 года по 1999 год, боролся с ельцинской катастрофой. Их не пугает даже участие в этом правлении Бориса Березовского. Если таким, как Березовский, отрезаны пути на Запад, если их капитал арестовывается в Швейцариях и Америках, значит, поневоле они станут поборниками русского национального капитализма. Как в кулуарах признается бывший крутой оппозиционер Александр Невзоров, если Березовский дает ему возможность последовательно добивать НТВ, то он не хочет упускать эту возможность. В каком-то смысле Ксения Мяло права, утверждая в своей статье, что в начале перестройки и она, и ее друзья с уважением относились к патриотической белой эмиграции : "И чувство это у многих — сужу по себе, своему кругу — было во многом искренним: слишком велики были человеческие трагедии, стоявшие за эмигрантами первой волны, слишком односторонним освещение белого движения в советской историографии, да и, казалось, объединяло нас нечто общее и большое — Россия. И ради нее, думалось, мы сможем встать выше личных политических пристрастий. Сегодня, когда анафемствованиями коммунистов и всей советской истории негласный договор нарушен — причем на сей раз нарушен белой стороной, — я тоже не считаю связанной себя этим договором. К сожалению, сегодня отчетливо видно, что умолчание об иных вещах разрушило изнутри и саму патриотическую оппозицию. Она, продолжая ритуально поносить Березовского, несет в себе солидный блок людей, которые в глубине души солидарны с ним.., и вместе с герольдом патриотизма а'ля ОРТ Михаилом Леонтьевым восхищаются Пиночетом, как непреклонным борцом с коммунизмом". Ксения Мяло считает, что когда белая оппозиция, "подчиняясь ритуалу, несет молитвы и цветы к могилам солдат Красной ведь армии, лучше все-таки не приближаться к этим могилам — чтобы не посылать импульсы неутихающей распри и по ту сторону бытия"… На мой взгляд, это и есть ограниченность детей Октября, ведущих отчет истории лишь с Октября 1917 года. А я-то помню и про тост генерала Деникина за победу Красной армии над фашизмом, и про восторги Ивана Бунина, и не вижу в них ничего противоестественного. Я-то считаю ту великую Победу не красной победой, а Отечественной Победой. Впрочем, так же считал и Сталин. Назвав ту войну не великой коммунистической, а Великой Отечественной… Поэтому не вижу, в отличие от Ксении Мяло, ничего зазорного в том, что белые патриоты несут цветы к могилам погибших солдат, как не вижу ничего кощунственного в том, что после позорных дней правления Ельцина, когда и праздник Дня Победы старались отменить, сегодня его вновь делают важнейшим праздником России, ибо все-таки победила там, на полях сражений, не красная, а русская Россия, и потому Сталин поднял свой великий тост за русский народ.
Сегодня уникальное положение. Если нас не обманут надежды, и если Россия в совсем иных формах своего существования начнет воссоздавать из руин свою промышленность, науку, культуру, естественно, русские патриоты будут всемерно поддерживать такие шаги. Естественно, ортодоксы с красным мышлением, представляющие Россию лишь марксистской и никакой больше, будут с негодованием
Они считают, что в России "нет идеи, способной мобилизовать энергию, равновеликую" … любой черной энергии, будь то фашизм или нынешняя мировая закулиса, возглавляемая США, …"кроме идеи Красной — такой, какой воплотила ее Россия, опираясь на идеалы собственной народной жизни".
Что ж, пусть красные идеологи для начала самокритично и разберутся, что произошло с их Красной идеей, и куда она эволюционизировала в цэковских кабинетах. А мы подумаем. Не преждевременно ли Владимир Бушин, Ксения Мяло, Татьяна Глушкова и иные красные публицисты упрекают белую идею во встраивании во власть? По крайней мере, и выступление Валентина Распутина на вручении ему солженицынской премии, и выступление Александра Солженицына по телевидению никак не назовешь встраиванием в путинскую власть. Скорее, оба выступления явно пессимистичны. Оба писателя ставят трагический вопрос: уцелеет ли сама Россия? Александр Солженицын "пока что слишком мало надежд" видит в путинском правлении. Он убежден, что "Вера нужна. Ясно, что мы потеряли систему ценностей, которые выше нас". Солженицын считает, что если идея насаждается сверху, толку не будет: "Сейчас ничего первее нет, как сбережение народа. Мы вымираем, мы уходим с земли…" Валентин Распутин тоже признает, что "Победители не мы….Традиции и обычаи, язык и легенды… — все это перестает быть основанием жизни..." Так на что же нам всем рассчитывать? "Мы, кому не быть победителями. Все чаще накрывает нашу льдину, оторванную от надежного берега, волной, все больше крушится наше утлое суденышко и сосульчатыми обломками истаивает в бездонной глубине".
Не видит пока национальная русская лебедино-белая оппозиция перемен к лучшему. Разве что Никита Михалков, как всегда на коне. Так он будет на коне при любом режиме. Он встроится хоть в Гусинского, хоть в Березовского. А даже такой белый оптимист, как Олег Осетинский, уже поумерил свои восторги перед Путиным, замер в ожидании…
Получается, что и белая оппозиция, подобно красной, сегодня не у дел. Получается, что, может быть, не потребуются новому режиму ни Солженицын с Распутиным, ни Бушин с Ксенией Мяло, ни Игорь Шафаревич, ни Татьяна Глушкова…
В таких условиях не напоминает ли нынешняя полемика в оппозиционной печати споры в тесной тюремной камере 1937 года, где какой-нибудь левый эсер доругивался с правым кадетом, а монархист все доказывал свою правоту меньшевику? История тем временем шла совсем иным путем… Или еще одно сравнение — битвы в русской эмигрантской печати. В Советском Союзе строились Магнитки и ДнепроГЭСы, шли политические процессы 1937 года, деревня переживала трагичнейшие годы коллективизации, а эмигрантская печать все выясняла, кто же больше всех из них виновен в крушении монархии. И там были свои непримиримые Бушины и свои Татьяны Глушковы, и там были люди, считающие, что или в России восстановится монархия, или ее необходимо тотально уничтожить. Талантливейший поэт эмиграции Георгий Иванов призывал сбросить на Москву атомную бомбу, в советской России не желали видеть ничего русского. Вот из таких непримиримых и вырастали пораженцы, мечтающие о поражении СССР в битве с фашизмом... Как они похожи на иных красных пораженцев, чуть ли не призывающих создавать партизанские отряды в Чечне. Дабы не допустить русскую победу. Не желающих признавать любую Россию, если она — не в красной упаковке… Спорили в эмиграции младоросы и монархисты, вездесущие меньшевики и угрюмые ровсовцы из белого офицерства. Одни не подавали руки Марине Цветаевой из-за ее красного мужа Сергея Эфрона, ставшего агентом советской разведки, другие не подавали руки Дмитрию Мережковскому за его пламенную поддержку Муссолини, но красный лайнер плыл в это время мимо их раскалывающихся льдин, даже не замечая этих интеллектуальных споров.
ВОТ И СЕЙЧАС: во имя чего ведет свой отчаянный спор Владимир Бушин? С одной стороны, он упрекает Валентина Распутина за его чуть ли не встраивание в нынешнюю систему власти. То вспоминая горбачевский президентский совет, то приравнивая Распутина к сонму красных предателей яковлевско-ельцинского партноменклатурного толка… С другой стороны, он же упрекает писателя за его глубокий пессимизм. Сам Бушин унывать не собирается и не хочет признавать победу низких истин, победу бездуховности. Так и пишет: "И все же я не приемлю мрачного уныния, покорства и обреченности Распутина". Насчет "покорства" (?) Валентина Распутина позволю себе не согласиться. А на чем же сам Бушин основывает свое прекраснодушие? Не на гонорарах же из газеты "Завтра"? Получается, что, осуждая за уныние писателей, тайно-то сам Владимир Бушин уверен, что лайнер "Новая Россия" выплывет, с Путиным за капитанским мостиком. Иначе, чего красному публицисту веселиться? Не на победу же марксизма в будущей путинской России он надеется?
Надо же, "миллионер Александр Солженицын, владелец двух огромных поместий", не знающий, куда девать деньги, печалится о распаде русского национального самосознания: "Самая главная опасность… в том, что было отметено, растоптано национальное самосознание", признает яростное противодействие " некоторой части интеллигенции" воцерковлению России, тревожится о мелькании на телеэкранах всяких побрякушек, и прямо беспокоится отсутствием чувства ответственности у многих видных писателей: