Газета Завтра 343 (26 2000)
Шрифт:
Увы, мне стало это понятно именно в последнее десятилетие, когда и такие лидеры коммунистической партии, как секретарь обкома Ельцин, высший идеолог компартии, сменивший Суслова Александр Яковлев, резко меняли свои взгляды. И каждый раз в глубинной основе предательства ими своих единомышленников, находясь в высшем эшелоне власти, было предательство детское, когда зная о репрессиях близких, но спасая жизнь свою, карьеру свою, они шли в партию, старались истово верить во все ее постулаты, этой истовостью забывая о сделанном в детстве выборе...
Сложная трагическая судьба Александра Трифоновича Твардовского схожа с такой же сложной и трагической судьбой всего русского народа. Со сложной трагической судьбой детей дворян, священников, крестьян,
У поэта, ставшего еще с юности певцом колхозов, певцом социализма, у поэта, воспевшего, как никто другой, мужество русского воина, в годы хрущевского нигилизма сами собой открылись душевные раны, терзавшие его всю жизнь.
Уверен, что нет никаких двух Твардовских — есть один, с поэтической открытостью и с русской ранимостью переживающий каждый этап в истории своего народа и своей страны.
Уверен, своей "новомировской" обличающей и очищающей политикой он каялся за свое отречение от раскулаченных родственников. Не будем сейчас влезать в детали, которые разобраны и в воспоминаниях его брата Ивана Твардовского, и в поздних достаточно объективных исследовательских работах. Да, нам и не нужны детали. Важен общий смысл. Молодой талантливый поэт, выросший в смоленской глубинке, искренне поверивший в глобальные преобразования, ставший трубадуром нового расцвета красной державы, в атмосфере нигилистического отношения к былым традициям, к былому прошлому, к былой деревне отстранился от своей репрессированной и раскулаченной родни. И не из страха, а от искренней веры — так надо. Надо Родине. Надо Державе.
Это был период собирания сил под единым советско-имперским флагом. Но еще в предвоенные годы постепенно русская национальная составляющая в обществе стала набирать силу. В годы войны даже Сталин признал главенствующую роль русского народа, поверил в надежность русского характера.
Твардовский понял, что та, былая, традиционная русская жизнь нужна по-прежнему и державе, и народу, и каждому воину в отдельности. Он еще не осудил, но уже объединил в себе и ушедшее с коллективизацией, и новое советское. В душе наступил момент гармонии. Вот тогда-то и возникли лучшие классические строчки поэта Александра Твардовского:
Я убит подо Ржевом,
в безымянном болоте,
в пятой роте, на левом,
при жестоком налете...
Я — где корни слепые
ищут корма во тьме;
я — где облачком пыли
ходит рожь на холме...
Или же поразительные строчки о судьбе погибшего в Финской войне простого русского паренька:
Среди большой войны жестокой,
с чего — ума не приложу,—
мне жалко той судьбы далекой,
как будто мертвый, одинокий,
как
примерзший, маленький, убитый
на той войне незнаменитой,
забытый, маленький, лежу.
Это поэтический шедевр. Но это и пронзительный образ русского человека в передрягах ХХ века. Ведь таким же забытым и убитым мог оказаться раскулаченный крестьянин или даже какой-нибудь лагерный зэк. Война сделала свободным поэтическое дыхание Твардовского. В этой внутренней свободе, в этом единении национального и державного рождался великий образ Василия Теркина. Сегодня можно сказать уже смело: самым главным, и может, единственным общенародным образом солдата Великой Отечественной стал простой деревенский парень, простой русский человек Василий Теркин. Поразительно, что не проза, а поэзия оставила на века характер русского солдата... Это было его время — время русского национального поэта Александра Твардовского.
А потом пойдут годы раздумий, сомнений, надлома и покаяния. Увы, покаянием Твардовского, в "новомировскую" эпоху возвращающего свой долг за отстранение от бед коллективизации, воспользовались и антирусские силы, которым было плевать на трагедию русского крестьянства или русского казачества. Более того, иные из них и сами принимали в этом раскулачивании-расказачивании активное участие, но все умело было смешано в кучу: и жертвы красного террора, и волна чисток палачей. Но не будем забывать, что знаменитая деревенская проза тоже подала свой голос в защиту крестьянства впервые со страниц "Нового мира". Пусть для опытных "новомировских" идеологов деревенская проза была лишь еще одной волной обличительной литературы, для самого Александра Трифоновича, уверен, это было важнейшее направление журнала, его поздний вклад в национальное русское прозрение. Откровенно признает нынче Александр Солженицын: "Когда я был ожесточен борьбой с советским режимом и различал только заборы цензуры,— Твардовский уже тогда видел, что не к одной цензуре сводятся будущие разлагающие опасности для нашей литературы. Твардовский обладал спокойным иммунитетом к "авангардизму", к фальшивой новизне, к духовной порче... Я так был распален борьбой с режимом, что терял национальный взгляд и не мог тогда понять, насколько и далеко Твардовский — и русский, и крестьянский, и враг "модернистских" фокусов, которые тогда еще и сами береглись так выскакивать. Он ощущал правильный дух — вперед; к тому, что нынче забренчало так громко, он был насторожен ранее меня..."
Ну что ж, надо признать, что русских национальных гениев всегда обихаживают и часто плотной толпой окружают разного рода мелкие бесы. Вокруг Есенина вились роем мариенгофы, шершеневичи и рюрики ивневы. Вокруг Маяковского целый осиный рой всевозможных бриков. Не стал исключением и Александр Твардовский, особенно в пору его могущества. Иногда даже было трудно различить, где мнение самого Маяковского, а где — его всесильного лефовского окружения. Так и Твардовский не всегда различим в хоре обступивших его и часто использующих его клевретов. Но время все расставляет на свои места.
И сегодня мы, не забывая о том значимом вкладе в литературу, который внес "Новый мир" в период руководства Александром Твардовским, все же празднуем прежде всего юбилей истинно национального русского мастера, национального и в силе своей, и в слабостях своих.
Мистическим даром к юбилею поэта стало первое исполнение Санкт-Петербургской капеллой под руководством Владислава Чернушенко совместного сочинения великого русского композитора Георгия Свиридова и поэта Александра Твардовского, задуманного ими как будущий Гимн России. Я всемерно поддерживаю газету "Труд", развернувшую кампанию по обсуждению этого сочинения двух национальных гениев как будущего гимна. "Наша Родина достойна великого гимна. Именно такое произведение написали Георгий Свиридов и Александр Твардовский",— пишет "Труд". И как с ними не согласиться?