Газета Завтра 349 (32 2000)
Шрифт:
Печальные последствия пятнадцатилетнего "безумства гибельной свободы" для нашей культуры и, в частности, для драматического искусства — очевидны и не являются предметом рассмотрения настоящей статьи. Любопытно проанализировать отношение самих "творцов" к творящемуся на российской сцене балагану.
Во-первых, все признают, что театр потерял свою некогда огромную общественную значимость. И мало кого при этом интересует значимость художественная. При этом каждый заявляет, что у него-то в театре дела идут наилучшим образом, публика валит валом, и если и есть какие проблемы, то с небольшой финансовой
Куда-то в прошлое ушли разговоры об отсутствии современной драматургии, о разнообразных "новых волнах", кризисе режиссуры, о взаимоотношении различных театральных направлений, о том, куда надо идти: "Вперед к Станиславскому" или на улицу к Петрушевской. О низком уровне подготовки кадров в театральных вузах иногда вспоминает лишь вечнозеленый авангардист Юрий Любимов. Ему же в последнее время оригинальным образом показалось уместно поднять вопрос о недостатке свободы. Поставил недавно "Марат-Сад" пьесу Петера Вайса о несвободе, как он выразился: "несмотря на возражения молодых актеров" ("Культура", №28). И там же: "В то же самое время лично для меня она (пьеса) несколько автобиографична". Ностальгия по временам, когда, сложив дулю в кармане, можно было создать ночную очередь в кассы театра,— по-человечески понятна.
"Всякая обезьяна, посаженная в клетку, мнит себя птицей",— говорит директор Шарантонской психиатрической клиники из "Марат-Сада". А на воле через десять-пятнадцать лет появляется устойчивое чувство голода, даже если ее подкармливают беспрестанно.
Сколько уже денег вбухал Лужков в любимовский театр, а все как в бездонную бочку. В "Евгении Онегине", спектакле, больше напоминающем "Зримую песню", чем студенческий капустник, нам являют прекрасное в формах безобразного. Десять тряпочек, которые беспрестанно дергают актеры, одетые в чудовищно китчевые белые сюртуки, маечки и траурные балахоны, напоминающие женские наряды (сценография и костюмы Б.Бланка) "дешевле — нельзя", являют "наше все", что у режиссера за душой.
А между тем грядет фантастическая по размаху бюджетного финансирования театральная Олимпиада 2001 года в Москве, и Ю.П.Любимов, являясь членом Олимпийского комитета, будет, пользуясь таким своим вкусом, отбирать спектакли. "Объективного взгляда на искусство не бывает",— заявил он в "Известиях" от 10 июля с.г. И дальше: "Ну что я о себе буду говорить. Я еще не сошел с ума...(?) Как принимали наш спектакль в Риме! Поехали в Японию с "Братьями Карамазовыми", были приняты замечательно...История моего театра есть почти во всех театральных учебниках! У нас это не понимают. Все время требуют каких-то доказательств".
Вот наши-то — дураки! "Доказательств требуют!" Спектаклей хороших, то есть. Вместо того, чтобы довольствоваться постановкой степа Владимира Беляйкина, работой по пластике Владимира Сажина, пением солистов ансамбля Дмитрия Покровского и блюзами джазового трио Сергея Летова, им осмысленное и в понятном для них русском языке драматическое действие подавай!
Вот идиоты необразованные! Вместо того, чтобы учебники
Подкачали мы, ребята! Подвели режиссера. Знаете, кто мы? Мы — яйца. Яйца обезьяны, о которой, когда она сидела в клетке, все почему-то думали, что она умеет летать. Наверное, потому, что мы сами были в клетке. И нам надо было на кого-то надеяться.
Экономичная качественная отделка фасадов коттеджей 10 с подбором эксклюзивных материалов.
Георгий Судовцев АРТЕЛЬ
В центрально-черноземном русском граде Воронеже серьезным по нынешним временам трехтысячным тиражом издана книга “Оберег”. Стихи Александра Гончарова, проза Вячеслава Дёгтева. рисунки Юрия Золотарева. Интересна она не тем, что собрали ее и выпустили в свет настоящие мастера своего дела и патриоты России. Интересно прежде всего то, что в ней ощутимо повеяло артельным, общинным, соборным духом, столь редким сегодня даже в патриотической среде, забытым почти и нечаянно радостным.
Это в модные “тусовки” собираются для себя, а в артель — для дела. И дела не просто общего (эка невидаль — “республика”), но для дела, заведомо большего, чем собравшиеся. Словно на войну — до Победы.
Можно, например, на все лады повторять: “Человек есть высшая ценность”, “права человека превыше всего”,— утешая и превознося тем себя, любимого и пока живущего. Можно — только сладкая эта ложь раньше или позже, но всегда безусловно перебивается смертью. Если есть человек, то есть, конечно, и права человека. А если человека не станет?
Вот и получается, что существуют в мире ценности и повыше либерально понятого “гуманизма”. Существуют — только об этих ценностях толковые “гуманисты” молчат, до поры до времени. А с бестолковых, вроде нашей “деминтеллигенции”,— и спросу нет.
Тем знаменательнее появление этой книги, пронизанной посвящениями друзьям, иллюстрированной их портретами в воронежских городских и сельских пейзажах. Похоже, слова о том, что “русский — это вовсе не национальность, а состояние духа”,— уже перестали быть “просто словами”, начали воплощаться в духовную общность русских людей.
Ведь если вся современная “информационная среда” лжет, превознося “права человека”, и человек — не высшая ценность нашего мира, то вряд ли такой ценностью можно признать и смерть саму по себе. Ведь смерть эта столь же безусловно перебивается любовью, дарующей и новую жизнь, и воскресение из мертвых, и бессмертие.
Слухи о смерти России не были преувеличены. И рассказ В.Дёгтева “Хутор Чевенгур”, надеюсь, лет через двадцать-тридцать будет признан классическим — именно как художественно и документально точное свидетельство этой смерти. Но “аще зерно не умрет...”