Газета Завтра 356 (39 2000)

Завтра Газета

В этом вопросе немало проясняет и то, как Лев Ефимович истолковал одно место в письме к нему вдовы Кудашева. Тот в первые же дни войны вступил в народное ополчение и вскоре попал в газету "Боевой путь" 32-й армии. Сохранилось двенадцать писем его к жене за июль-сентябрь 1941 года, в восьми из которых он с непонятной настойчивостью просит жену связаться с Шолоховым, чтобы тот через Главпур вызвал бы его "на день-два" в Москву: "Мне необходимо сдать ему оригинал рукописи "Тихого Дона". Что значит "сдать"? Разве не могла жена Матильда, Мотя, как звал её Шолохов, просто передать рукопись? " Шолохов так и не смог (!) вызвать Кудашева с Московского(?) фронта.", — пишет Кузнецов.То же самое и Кожемяко: "Не смог." А где доказательства, что он пытался сделать это? Я думаю, что в то время, в той обстановке писатель и не стал добиваться вызова с фронта друга, в сущности, по своему личному делу, из-за своей рукописи. До этого ли ли было в те дни, когда трещали фронты и рушилась наша оборона. Тем более, что это рукопись уже изданной книги.

Если Шолохов и вызвал бы Кудашева

в июле-сентябре, это никак не изменило бы его судьбу: ведь через "день-два" он должен был вернуться в свою фронтовую редакцию. А 2 октября началось немецкое наступление на вяземском направлении, в ходе которого 7 октября два крыла войск противника соединились и отрезали пути отхода четырем нашим армиям: 19-й, 20-й, 24-й и 32-й, в которой служил Василий Кудашев. Так он оказался в плену, где и умер, как пишет Кузнецов, в начале 1945 года. Кстати замечу, что оборону окруженных армий возглавил генерал-лейтенант М.Ф.Лукин, он тоже попал в плен, и после войны Шолохов вызволил его из нашего лагеря.

Да, судьбу Кудашева его друг изменить не мог. Но вдова писала Колодному: "Шолохов не вызвал Кудашева в Москву. Ему не хотелось хлопотать, как сказал он мне, потому что уже кому-то помог и ему неудобно было повторять хлопоты." Да ведь речь-то шла о том, чтобы помочь не Кудашеву, а самому себе, своей рукописи. Но вдова не желает этого знать: "ему неудобно... А по-честному, был занят другим, многим известно чем. Этот поступок был коварным (видимо, имела в виду "роковым". — В.Б. ) в судьбе Кудашева…" И вот, наконец, эти столь характерные пояснения Колодного к словам письма. В помянутом интервью израильской газете "Окна" он заявил: "Шолохов не вызвал Кудашева с фронта, поскольку, как сказала Матильда, известно, чем занимался он в Москве..." И дальше уже прямо от себя: "Пьянствовал и по бабам... И погиб Кудашев". Как видим, Колодный с помощью вдовы вешает на любимого писателя не только пьянство и распутство в страшные первые дни войны, а еще и гибель друга — что можно придумать подлее! Ф. Кузнецов даёт достойную отповедь клевете конкистадора. Критик обстоятельно рассказывает, чем на самом деле занимался в ту пору Шолохов. 23 июня шлет из Вешенской телеграмму С.К.Тимошенко с просьбой принять в Фонд обороны его Сталинскую премию, добавив при этом: "По вашему зову в любой момент готов встать в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии". Уже 4 июля "Правда" печатает его очерк "На Дону". Об этих же днях редактор "Красной звезды" Д.И.Ортенберг вспоминал: "Шолохов явился в редакцию раньше, чем мы ожидали. Выглядел молодцевато, успел экипироваться. Он был по-казачьи строен, привез очерк "В казачьих колхозах".Ф.Кузнецов добавляет после этого свидетельства: "И сразу — путь на Западный фронт в 19-ю армию И.С.Конева". Критик заглянул и в личное дело полкового комиссара (полковника) Шолохова, где отмечено, что август, сентябрь и октябрь он провел на Западном фронте. Напомню, что 19-я армия как раз из тех четырех, что 7 октября попали в окружение. Так что когда Кудашев слал письма с просьбой о вызове, Шолохов уже сам был на фронте и очень просто мог попасть в плен. И критик, едва сдерживая гнев, спрашивает Колодного: "Это все похоже на "пьянки да баб"? Как сказал поэт, "самое подлое из лжесвидетельств — лжесвидетельство о войне".

Нужны ли еще пояснения о том, сколь пламенно Колодный любит Шолохова? Занимаясь многообразной литературной "охотой", этот ненавистник Горького и антисоветчик, любящий порассуждать о "преступлениях партии", просто получил у Ю.Лукина адрес шолоховской рукописи и с большой пользой для себя написал об этом книгу, в которой немало полезного и для нас, чем мы в дальнейшем и воспользуемся с признательностью.

НО ВЕРНЕМСЯ к статье Л.Колодного о Горьком. Даже такое незатейливое негодяйство не получило отпора от интеллектуалов ИМЛИ... Мне могут сказать: "А сам-то? Ведь тоже только сейчас проснулся?" Ну нет, братцы мои, мы всё-таки барахтались и кое-кому врезали. Не будучи горьковедами, мы однако ж обороняли Горького от лжи и глумления Солженицына, Бурлацкого, Костикова и этого самого Колодного в наших статьях,что печатали "Правда " и "Советская Россия ":"Соблазн прокукарекать первым" и "Правда — бог свободного человека"; не будучи маяковедами мы дрались за Маяковского в статье "Над бандой рвачей и выжиг"; не будучи шолоховедами, мы в статье "Письмо поэту, который больше, чем поэт" врезали гаду Евтушенко за клевету на Шолохова в его статье "Фехтование с навозной кучей", что напечатала "Литературка". Там стихотворец уверял, что образы большевиков в "Тихом Доне" "написал кто-то другой, а не Шолохов". Сам же он, "может быть, под страхом ареста, совершил однажды преступление против нравственности".Вы подумайте: шестидесятилетняя вышедшая в тираж проститутка толкует о нравственности! Далее речь шла о том, что Шолохов не только плагиатор, душитель нравственности, но, естественно, еще и антисемит. И вот к такому-то человеку в 1961 году, когда подвергся критике "Бабий яр", в ту пору еще не старая потаскуха кинулась за помощью и защитой в Вешенскую. По её словам, Шолохов был ужасно рад встрече и "крепко обнял" курву. А далее Евтушенко давал портрет писателя. Я по этому поводу писал, что недавно довелось прочитать книгу Солженицына о Ленине. "И чем дальше читал, тем яснее видел, что созданный образ никакой не Ленин, а сам автор: та же злобность, та же патологическая самовлюбленность, та же болезненная мелочность, то же шкурничество... Вот и вы, Евтушенко, в своей "Навозной куче" нарисовали портрет не великого писателя, а свой собственный, вплоть до мелочей. Вы нарядили своего Шолохова во все заграничное "яркого современного дизайна". Но он ведь полжизни проходил в гимнастерке, а вы всю жизнь пялите на себя этот самый заморский дизайн. Ваш Шолохов

брехлив и безответствен — это вы, а не он. Ваш Шолохов источает "провинциальное чванство", — это вы, а не он. Ваш Шолохов даже нахваливает вас: "Мой любимый поэт... Ты у нас талантище", — это вы так о себе думаете и говорите, а не он о вас. Чего стоит такая реклама: "Моя фамилия — Россия, а Евтушенко — псевдоним..."

Ваш Шолохов, желая поразить воображение столичного гостя, разбросал на письменном столе старые письма с иностранными штемпелями, будто они недавно получены, -- это вы способны на такие мелочные проделки литературного папуаса, а не он с его мировой славой. Вы даже навязали своему Шолохову дурацкую манеру роворить о себе в третьем лице: "Михаил Александрович послушает вас с удовольствием" и т.п. Это не его, а ваша манера. В речи на II съезде народных депутатов вы говорили: "Евтушенко написал с Колмановским песню "Хотят ли русские войны". В вашей статье об Ахматовой читаем: "Евтушенко написал лучшее стихотворение на её смерть." Хватит?.. Наконец, ваш Шолохов хвастун, лжец и провокатор. Именно в этом облике и вылезли вы перед читателем из своей "Навозной кучи". И цель вашей провокации в том, чтобы, клевеща на великого сына русского народа, оскорбить и унизить сам народ, вызвать вражду и ненависть к нему. И воздастся тебе за дела твои полной мерой, провокатор."

О ДРУГОЙ СТАТЬЕ ТОЙ ПОРЫ за давностью времени следует сказать именно потому, что в ней речь шла как раз о "проблеме авторства" "Тихого Дона".Ф.Кузнецов уверяет: "И сегодня Шолохов один из самых таинственных, неоцененных и непонятых писателей ХХ века". Друг мой Аркадий!..Конечно, всякая красота, в том числе литературная, в известном смысле таинственна. Но Шолохов — неоценен? Да какие еще в ХХ веке есть выражения всенародной любви и всемирного признания, какие награды и премии, которых он не получил бы! Еще и непонятен? Да разве непонятных так любят, так обильно издают во всем мире, инсценируют, экранизируют и опять же — награждают... В 8-м томе собрания сочинений Шолохова, вышедшем в 1986 году, напечатано его предисловие к одиннадцатому изданию "Тихого Дона", предпринятому в Швеции в 1957 году. Подумать только, на протяжении 25-30 лет в одной только Швеции каждые 2-3 года — издание! Это что ж — из любви к литературным ребусам и шарадам?

Но Ф.Кузнецов настаивает, и для подтверждения таинственности и непонятности писателя приводит слова упоминавшейся Е.Г.Левицкой. Она в 1930 году побывала в гостях у двадцатипятилетнего Шолохова: "За семью замками да еще за одним держит он свое нутро..." Так ведь надо же понимать: Левицкая — "столичный гость в деревне", и разница между ними в двадцать пять лет, их большая дружба еще впереди. Она писала также: "Я знаю только, что если я, старуха, не разгадала этого человека, то и все окружающие тоже не знают его..."

Насчёт окружающих Левицкая ошибалась. Еще до её приезда Шолохов писал ей 29 октября 1929 года об этих "окружающих", в том числе о работниках райкома партии и райисполкома: "Моя жизнь для них как на ладони". Но Левицкая была совершенно права в каждом слове, когда, стараясь "понять этого своеобразного, необычного человека, сумевшего в свои 21-22 года дать такие глубокие, тонкие по психологическому анализу страницы", писала: "Он живет какой-то своей особой жизнью." Да, Шолохов был не таинственный и непонятый, а в высшей степени своеобразный, необычный, особенный, с житейской точки зрения — даже странный человек и писатель. Та же Левицкая писала о впечатлениях первой встречи с ним: "Он, усмехаясь, смотрел своими странными — желтыми какими-то, как у степной птицы, глазами"... "Он улыбался. Странная у него улыбка, какая-то необычная". И опять: "Глаза — странные: "круглые, с наглинкой", как у Митьки Коршунова, "желтые ". И рассказала о такой, в частности, странности, свидетельницей которой была. Первое книжное издание "Тихого Дона" вышло в издательстве "Московский рабочий", где Шолохову платили 200 рублей за лист. Гослитиздат предложил 400. И Левицкая пишет: "С нескрываемой презрительной усмешкой он отказался от столь лестного предложения. Писатели возмущались таким отсутствием корыстолюбия у молодого "удачливого" автора... Откуда это презрение к деньгам?.. Ни у одного писателя я не видела такого отношения". И вот такого-то человека, объявив его неразгаданной до них тайной, взялись объяснить нам расхрабрившиеся неошолоховеды.

Но если бы только они!..Ф.Кузнецов называет целую свору "антишолоховедов", обвиняющих Шолохова в плагиате. Какой-то Кацис, какой-то Радзишевский, какой-то даже израилец Зеев Бар-Селла... Да что мне за дело до них! Правда, есть тут еще Солженицын и Рой Медведев. Так с ними и спорить-то непристало. А вот действительно об очень талантливом писателе, о Владимире Солоухине, который тоже оказался в этой компании, исследователь умолчал. Почему? Да как можно-с, патриотизьм не позволяет. Вон ведь что пишет о Солоухине наш главный спец по русскому патриотизьму: "Хранитель России"! Да, русские иконы хранил, а великого сына России мордовал вместе с радзишевскими. Я был свидетелем и того, как в Колонном зале при появлении Солоухина все вставали, и того, как там же его не стали слушать и прогнали с трибуны. Увы...

Так вот, Солоухин вроде бы милостиво шел на компромисс: "Я ничего не говорю, это большой писатель, даже если две трети "Тихого Дона" написаны им и тогда..." А дальше повторял вслед за Солженицыным и роем Медведевых: "Шолохов не мог написать первую книгу, ибо она написана с психологией и жизненным опытом по крайней мере пятидесятилетнего человека, много видевшего, знающего, пережившего, а Шолохову ведь — двадцать лет. Мальчишка." Если так, то и компромисса никакого нет: получается, что и остальные три книги написал не он, поскольку весь роман закончил в 1940 году, когда ему до пятидесяти было еще пятнадцать лет!