Газета Завтра 378 (9 2001)
Шрифт:
Чтобы понять это, достаточно вспомнить, что на сегодняшний день за психологической чертой бедности оказалось чуть ли не восемьдесят процентов населения всей нашей огромной страны. Но бедность эта очень разная. В России действительно есть несколько миллионов отверженных нынешним обществом людей, существующих на грани физического выживания. Кстати, к ним, при всем сочувствии, нельзя отнести тех, кто нынешней зимой регулярно сидел без тепла и света по вине Чубайса или местных властей, а скорее — из-за разболтанности всего государственного механизма.
Надо сказать, что, по мнению социологов, почти
Зато у нас в стране многие, в отличие от действительно бедных, считают себя таковыми лишь потому, что стандарт их жизни более или менее существенно уступает стандарту западному, так назойливо пропагандируемому в фильмах, телесериалах и других продуктах масс-культуры, заполонивших отечественное информационное поле. Даже представители пока еще только нарождающегося российского "среднего класса" тоже считают себя бедными, потому что за вполне сравнимую работу у нас и на Западе платят совсем различные деньги.
Если задуматься, окажется, что в наше "общественное сознание", которое правильнее всего называть "коллективным бессознательным", внедрено множество кажущихся самоочевидными штампов. Например, считается, что у нас необычайно бедный народ и необычайно богатая страна.
При этом часто забывают о том, что огромная часть наших природных богатств находится в труднодоступных районах Сибири или вообще где-то за гранью вечной мерзлоты, и их добыча и эксплуатация требуют затрат, намного превышающих среднемировые. Забывают они и о том, что даже в нынешнем урезанном виде Россия с ее просторами остается империей, и всю свою историю вынуждена тратить чудовищные человеческие и материальные ресурсы на поддержание своей геополитической роли и элементарной целостности.
Мы просто не можем быть так же богаты, как представители "золотого миллиарда", существующие не только в несомненно более выгодных экономико-географических условиях, но и за счет безбожной эксплуатации множества стран "третьего мира".
У нас есть лишь один выход из психологического тупика всеобщей "бедности", в который мы загнаны политтехнологами Запада. Нам необходимо выработать свои собственные национальные стандарты бедности и богатства. И тщательно следить за тем, чтобы значительные массы сограждан не переходили ни один из заданных пределов.
Александр БОРИСОВ
[guestbook _new_gstb]
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random; z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 24 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
Напишите
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
Владимир Галкин СОН №6 СМЕРТНАЯ АРЕНДА (Свидетельство)
Я ВИЖУ СЕБЯ на каком-то кладбище. Ну это естественно, это даже хорошо. Судя по старым мощным деревьям, верха которых ласкает нежное майское солнце, а вниз не попадает и пылинки светящейся, по морщинистым деревянным крестам-голубцам и тяжелым гранитным надгробиям в виде часовенок или круглых подножий с плачущими ангелами, а также судя по далекой, розово-светящейся колокольне, — я на одном из городских, старинных кладбищ, теперь именуемых "престижными". Престиж для кого? Какая дурь...
Перекликаются птицы, чего и в лесах подмосковных не часто услышишь, щелкает соловей, что уж совсем сказка. Правда, если это Пятницкое кладбище, то еще прошлым маем я его тут слушал, как слушал и в прежние года. Я приезжал специально на Пятницкое — на соловья. Дышится легко, пахнет сырой землей и первой зеленью.
Но тут же я застываю в изумлении...
Погост из конца в конец, от края и до края полон людей. Живых, конечно. Ну как это бывает на Пасху или в родительскую субботу. Но гораздо, гораздо больше. Почти что друг на друге. Только почему-то все молчат и не выпивают. Стоят или сидят возле своих ушедших, любимых. Мысль: а все ж их гораздо меньше, чем т е х, которые заселили навечно этот город мертвых.
В основном здесь, конечно, старики, куда им еще девать время, но есть и средние, и молодые, и даже дети. Иным не хватило места в своей оградке или там неудобно, негде сесть, и они стоят группами на аллеях, в тупичках лабиринтных проходов между кроватями-оградами. Множество стоящих впритык оград, очень бедных, некрашенных и с шишечками, всегда наводит на образ кроватей. Впрочем, здесь ведь лежат.
А народ еще подходит и подходит. Все чего-то ждут, и чувствуется, что ждут давно, с утра, ибо кто-нибудь ест булку. Но... не выпивают. Это странно. И еще — все молчат. Или только перешептываются на ухо. Шепот, робкое дыханье, трели соловья...