Газета Завтра 383 (14 2001)
Шрифт:
Вскоре отряд "тракториста" присоединился к банде Гелаева. Вот здесь был действительно ад. Ближайшее его окружение составляло настоящее зверье, наемники арабы, негры, были даже славяне из дезертировавших в разные годы солдат, которые приняли ислам и теперь служили хозяину не за страх, а за совесть. Для гелаевцев пытки, издевательства, зверские убийства были едва ли не главным развлечением.
Несколько раз Жукову предлагали принять ислам. Обещали поблажки, хорошую кормежку. При отказе грозились убить. Смог схитрить —
Тот только мельком посмотрел и сразу спросил:
— Этот принял ислам?
— Нет.
— Или принимай, или — к стенке!
Тогда он был на волосок от смерти. Но неожиданно вмешался сидевший рядом с Хаттабом мулла. Он посмотрел на Жукова:
— Этот еще не готов. Мы с ним поработаем.
Потом Жукова склоняли сделать заявление, осуждающее войну, действия Путина.
И вновь он смог уклониться.
— Я — маленький человек. Не мне оценивать решения президента.
В конце концов, его решили обменять на брата Арби Бараева. Дали даже телефон позвонить жене, сказать, что жив…
Но обмен так и не состоялся. Банда Гелаева зашла в Комсомольское и попала в капкан.
Три дня он сидел в каком-то подвале, поминутно ожидая смерти. То ли от своих бомб и снарядов, то ли от руки озверевших от отчаяния боевиков. Один раз его послали на переговоры, но он не смог даже отойти от дома — столь плотным был огонь.
Наконец боевики решили прорываться к окраине, взяв с собою Жукова как заложника. Бежали толпой. Наши тут же открыли плотный огонь. Один боевик упал, другой, третий. Наконец пуля ударила и Жукова.
Рядом упал тяжело раненный охранник по имени Али.
— Али, не забирай меня с собой! — крикнул ему Жуков.
— Извини, ты слишком близко лежишь, — прохрипел Али и потянул зубами чеку "лимонки". Но тут очередная пуля попала ему прямо в лоб.
Собрав все силы, Жуков бросился с простреливаемого пространства. Одна пуля ударила в руку, другая в спину, сразу несколько прошили ноги, и он рухнул прямо на берегу реки. Еще он успел запомнить, что вода в реке была красна от крови. А все ее берега были завалены трупами…
Пришел в себя от того, что услышал неподалеку русскую речь. Начал кричать, звать на помощь. В ответ опять полетели пули. Начал ругаться. Наконец, угомонились. Подползли ближе. Вытащили из-под огня.
Жуков попросил вызвать вертолетчиков, передать, что он жив.
Такая вот история кавказского пленника…
ФИЛОСОФЫ НЕБА
Каждый вид авиации накладывает свой отпечаток на характеры и взаимоотношения людей. Истребители и штурмовики напоминают средневековых рыцарей: чаще всего — это яркие индивидуалисты. И это понятно. Истребитель в небе один на один с самолетом. Он — и его латы, и его оружие.
Бомбардировщики — мужики артельные. И на службе, и в быту. Всегда вместе, всегда все общее. И победа, и поражение.
Транспортники — это небесные скитальцы. Каждый знает, что ему делать. Кто-то самолет готовит к полету, кто-то на КП пробивает добро на вылет, кто-то едет на местный рынок затовариваться здешними дефицитами. У транспортников четкая кастовость…
А вот вертолетчики — это пахари войны. Особенно "восьмерочники". Мужики простые, без гонора и "звездности". Они спокойно заночуют в палатке или пехотном блиндаже, позавтракают из солдатского котла. Они видят войну не с высоты нескольких километров и даже не со ста метров. Они ее видят в упор. На полу вертолетной кабины не успевает высыхать грязь с сапог, кровь раненых, лекарства из капельниц. Здесь вперемешку сидят генералы и рядовые. "Восьмерочники", как никто другой, близки солдату.
В экипаже всегда особые отношения устанавливаются между командиром и штурманом. За месяцы, проведенные плечом к плечу в небе, вырабатываются полное единство, понимание друг друга с полуслова и, конечно, дружба на всю жизнь.
А вообще, вертолетчики — это своего рода философы неба. Никто так крепко не связан с небом и одновременно не близок так земле, как вертолетчики…
На войне есть место всему. Иногда даже юмору.
Помню, сел на площадку в Митерламе под Джелалабадом. А, надо сказать, что для афганцев любой вертолет подчас — единственная транспортная возможность. Стоит сесть, как вокруг уже толпа. И все лопочут одно: "Кабуль! Кабуль!.." (В Кабул, мол, надо.)
А у нас категорический запрет на перевозку местных. Но стоило мне отойти от вертолета, как толпа тут же снесла борттехника и расселась по кабине. Вернулся. Все сидят, на меня смотрят.
Конечно, я принялся объяснять. Но куда там! Я языка не знаю. Среди афганцев нет никого, кто бы понимал по-русски. Я им: