Газета Завтра 400 (31 2001)

Завтра Газета

Сергей Лавров УРОКИ ЛЬВА ГУМИЛЕВА

“Сейчас модно славословить новое мышление. Особенно усердствуют те, кто ни по-старому, ни по-каковски думать не умел.”

Л. Гумилев

Лев Николаевич Гумилев (далее Л. Н. — ред. ) умирал вместе со страной. В 1990-м был инсульт, он сильно сдал, плохо работала рука, а надо было править гранки книг, шедших в

печать. Ученики помогали, но надо было включаться и самому, он напрягался и работал.

Да, формально Л.Н. был вне политики и много раз объявлял об этом: "Я не политик"; "Не считаю возможным заниматься политикой"; "Не знаю, что тут делать" и т. д. и т. п. Зато он говорил (и неоднократно), что "знает, чего делать не надо". Не только знал, но и пытался объяснить, пока был здоров. Об этом свидетельствует настоящий "взрыв" его интервью и "самоинтервью", а также диалогов с вымышленными оппонентами в 1988-1991 гг. Такого обилия их не было за все предыдущие годы.

Об этом же говорит и его трагикомичный "выход" в МИД СССР. Сам он вспоминал с юмором: "Я как-то читал лекции в МИДе, но кончились они бедой. Я объяснял им, какие у нас могут быть отношения с Западной Европой и ее заокеанским продолжением — Америкой. То, что Америка — это продолжение Европы, они усвоить не могли и считали, что она кончается на берегу Атлантического океана. И еще я им говорил об отношениях с народами нашей страны. Поскольку я занимаюсь историей тюрков и монголов, я знаю этот предмет очень хорошо, и поэтому посоветовал быть с ними деликатными и любезными и ни в коем случае не вызывать у них озлобления. Они сказали: "Это нам не важно — куда они денутся!" "И вообще, — сказали они, — мы хотим, чтобы вы читали нам не так, как вы объясняли, а наоборот". Я ответил, что этот номер не пройдет. Они сказали: "Тогда расстанемся", подарили мне 73 рубля и пачку чая. Большую пачку".

Лукавил, конечно, Л.Н., говоря, что он "вне политики", пришлось ему на старости лет пересмотреть свою позицию: "ближе XVIII века не заходить".Это было в книгах, а в жизни приходилось приближаться к новейшему времени, отказываться от "железных принципов". Так, например, он высказывался о геополитической стратегии России конца XX века; правда, слова "геополитика" по-прежнему избегал, заменяя его "глобальной историей"". Говорил Л.Н. о необходимости сохранить все постсоветское пространство, ибо здесь "народы связаны друг с другом достаточным числом черт внутреннего духовного родства, существенным психологическим сходством и часто возникающей взаимной симпатией (комплиментарностью)".

Показательно, что в последних интервью четко звучал мотив евразийства, более того — спасительности евразийства для России, и новое противопоставление: уже не "Запад — Восток", а шире — "Запад — не — Запад". "История общения с западным этносом однобока, — резюмировал Л.Н., — мы Запад любим, а он нас не любит". И когда ему говорили что-то о разрядке, об угрозе войны, он отвечал: "Есть вещи пострашнее войны. Есть бесчестие рабства".

События в мире во многом подтверждали актуальность евразийства. Оно вряд ли вышло бы из анабиоза при всех усилиях Л.Н., если бы не было востребовано жизнью — вакуумом в идеологии "новой России".

Его возрождения панически боялся

Запад. Отсюда и "пророк" А. Янов — одна из гнуснейших фигур импортно-российской публицистики, и бешеная злоба эмигрантской "Русской мысли" с ее "страшилкой" — русским фашизмом (Если в 1992 г. газета печатала трогательно-проникновенные некрологи Л. Гумилева и К. Иванова, то уже через пару лет именовала Ученого идеологом русского фашизма); отсюда — прямые угрозы именитых политологов Запада. Збигнев Бжезинский, говоря о необходимости изолировать имперские тенденции России, писал: "Мы не будем наблюдать эту ситуацию пассивным образом. Все европейские государства и Соединенные Штаты должны стать единым фронтом в их отношениях с Россией"!

Высказывались в таком же плане и официальные лица администрации США, в частности заместитель госсекретаря и "специалист по нам" Строуб Тэлботт. Он грозил русским: "Не вздумайте повторять путь Александра Невского". Как будто был уполномоченным псов-рыцарей с Чудского озера.

Самые простые, почти тривиальные мысли в условиях безумия, охватившего страну зоологического национализма, о котором говорил еще С. М. Широкогоров в 20-х гг., могут быть абсолютно гениальными. В беседе с А. Сабировым в 1990 году Л.Н. "выдает" такую формулу: "Знаете, внутри государства тоже необходима международная политика".

Страна-то у нас особая — суперэтнос, мозаичное единство. "Мозаичность", согласно Л.Н., "поддерживает этническое единство путем внутреннего неантагонистического соперничества". Он отвергал "политизированный этноцентризм", отвергал распад страны, и в ответ на провокационный вопрос: "Распад — благо?" — утверждал: отнюдь нет, жить "порознь — не касается государственного устройства". "Лично я, — писал Л.Н., — за проверенный веками вариант устройства страны: за единую Россию, в которой было бы одно правительство в одной столице — Москве. Местные бюрократии не нужны".

Как в воду глядел Л.Н., а ведь "самостийники" тогда еще не показали страшного своего лика. Трудно было в ту пору и предвидеть, что Москва уже не совсем столица, а вскоре совсем не столица, не Центр, а нечто другое. Как объяснить научную (и вполне серьезную) конференцию в Новосибирске (1995) под хлестким названием "Социально-экономические аспекты переноса столицы из Москвы?" А. Зиновьев писал, что уже сейчас Москва не является национально русским явлением. Хотя в основном тут живут русские, колоссальный "Гонконг" уже сложился в Москве, а "Гонконги" будут существовать и уже существуют за счет основной массы России. Не похожи ли эти "Гонконги" на гумилевские "химеры"? Авторы одного аналитического обзора характеризовали отношение регионов к Москве как зависть, перешедшую в ненависть.

Казалось бы, Л.Н. имел право осуждать ту прошлую, уходящую страну, географию которой он изучал по лагерям — от Беломорканала до Караганды-Норильска-Омска. Но, удивительное дело, у него хватило объективности подняться до других оценок; более того, опровергать новую официальную ложь. Не заразился он тем "обличительным синдромом" конца 80-х-начала 90-х, которым упивалась "творческая интеллигенция". Эта ложь мутным потоком выплескивалась с голубого экрана, заполняла газеты, лилась с трибун съездов и конференций. Вот ее основные направления.