Газета Завтра 452 (30 2002)

Завтра Газета Газета

Упоминание платоновой пещеры здесь не случайно. Оно свидетельствует о приверженности Чижевского вполне определенной точке зрения на "человеческую природу в отношении ее просвещенности и непросвещенности", метафорически выраженной в известной притче Платона о пещере. Для уяснения скрытого, так нигде и не заявленного Чижевским несколько упрощенного и отчасти демистифицированного "неоплатонизма", вспомним содержание упомянутой мифологемы.

Платонова пещера — символ "человеческого убожества", места обитания непросвященных людей-узников, с малых лет пребывающих в "оковах неразумия" и видящих "только то, что у них перед глазами". А перед глазами — тени проносимых кем-то перед входом в пещеру вещей. Обитатели пещеры не видят ни самих вещей, ни освещающего их Солнца. Для них существуют только видимые ими тени ("проекции", по Чижевскому), и говорят они только о том, что видят — о тенях, причем воздают "почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением" при наблюдении текущих теней и "лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее". Человек, с которого снимают оковы (некие не называемые Платоном "помощники") и которому помогают выбраться из пещеры "на солнечный свет", сначала испытает ослепление и "не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше". Но привыкнув, он сможет "смотреть и на самое Солнце"

и, в конце концов, обретет "правильный взгляд". Если же, вернувшись к оставшимся в пещере узникам, этот человек попытается "просветить" их, рассказать об увиденном, то, по мысли Платона, он либо будет признан безумным, либо будет убит обитателями царства теней. Возможно, Платон описал в своей притче обряд инициации, который сам прошел, подобно своим учителям-пифагорейцам. Для нас здесь важна не биографическая подоплека платоновского сюжета, а данное самим же Платоном толкование притчи. Оказывается, вся эта история была придумана Платоном для того, чтобы показать, что происходит с человеческой душой в ее земном воплощении. Платона более всего интересуют переживаемые человеком в социуме (в полисе) психические трансформации — переход души "из более светлой жизни" к мраку и "человеческому убожеству", характерному для "области, охватываемой зрением", и наоборот — "от полного невежества к светлой жизни" — "подъем души в область умопостигаемого". Нужно сказать, что платоновские описания этих трансформаций отличаются психологической достоверностью и могут быть использованы в качестве феноменологической основы для построений психоаналитиков и психопатологов. Первым на это обстоятельство обратил внимание Фридрих Ницше, заговоривший об "идеомании Платона", состоявшей, по его мнению, в патологической устремленности в сферу эйдосов — чувственно невоспринимаемых, космических принципов смыслового оформления земной жизни. Эта неприемлемая для Ницше направленность духовно-психической жизни совершенно правильно ассоциировалась в его сознании с почитаемым Платоном и неоплатониками солнечным богом Аполлоном. В своих титанических усилиях преодолеть платонизм как способ мышления Ницше открыто встает на сторону бога подземного мрака и смерти Диониса, реабилитируя тем самым отвергнутую Платоном направленность взгляда — точку зрения убогого, "пещерного" человека.

Обозначенные Ницше противоположные жизненные ориентации — аполлоническую и дионисийскую — четко различал в своих философско-исторических размышлениях Чижевский, писавший, в частности, о борьбе этих двух начал в душе грека: "По-видимому, впервые во Фракии возник культ Вакха, чаще именуемого Дионисом, — бога экстатических порывов и экстатического творчества. Фракия и Македония сохранили в первоначальной чистоте этот оргиастический культ до сравнительно позднего времни. В VIII в. до н.э. культ Вакха из Фракии через Фессалию и Фокиду или по морю — через архипелаг — проник в Элладу, вызвав почти во всей Греции психическую эпидемию исступленного движения. Возник миф о рождении нового бога, и началась борьба двух начал: Аполлона и Диониса. Античная душа грека выходит из длительного равновесия, гармонии и светлой аполлинийской жизнерадостности, отдаваясь во власть дикого, страдающего, пьянящего Диониса. Новый бог топчет мирные созерцающие души греков и во главе буйно неистовствующих, экстатических толп совершает свое победное и шумное шествие по всей Греции". Около 400 г. до н.э. культ Диониса проникает в Рим, "чтобы нарушить относительную строгость римской жизни греко-азиатским развращением нравов", — отмечает Чижевский. Дикие ночные оргии со всевозможными излишествами, ужасами и убийствами получили эпидемическое распространение на италийской почве и были приостановлены лишь в 186 г. до н.э. вмешательством сената. Таков лишь один из множества примеров массового безумия, "коллективных галлюцинаций", приводимых Чижевским. Но пример этот очень показателен, поскольку в нем проступает основная схема толкования всемирно-исторического процесса, усвоенная Чижевским в ходе изучения "солнечной традиции". Рассмотрим эту схему подробнее.

История есть процесс социально-психический. "Однако соотношение между психической деятельностью организма и количеством энергии, поглощенной или воспринятой организмом в различных формах, не может быть точно установлено вследствии отсутствия единицы меры психической деятельности, — отмечал Чижевский. — Но априорно следует предположить, что и к психической деятельности всецело должен быть применен закон сохранения энергии и принцип эквивалентности ее другим формам мировой энергии". Из этого следует, что движущие силы истории не сводятся к таким элементам психики, как инстинкты и влечения (как думал Герцен), или к "репрессивным", по отношению к названным элементам, социальным факторам (внеэкономическое и экономическое принуждение, политическая власть, церковь и др.). Психика, согласно Чижевскому, представляет собой продукт превращения солнечной энергии. "Усиленный приток лучистой энергии Солнца превращается, пройдя ряд промежуточных стадий, в преизбыток нервно-психической, эмоциональной энергии", — утверждал он. Такой ход мысли позволил ему придать своей натуралистической философии истории ярко выраженный пафос энергетизма. Его суть — в изображении человеческой психики как модуса солнечной субстанции, т.е. феномена внеземного происхождения. Для уяснения же смысла и бессмыслицы всемирной истории важно определить, на что направлена эта дарованная человечеству энергия, ради чего она растрачивается людьми. Дело ведь не только в цикличности исторического процесса, в сменяющих друг друга периодах массового возбуждения и депрессии. Если бы всемирная история не заключала в себе ничего, кроме циклов, отображенных Чижевским в его синхронистических таблицах, человечество не вынесло бы абсурдности своего существования, пошло бы на самоуничтожение, что в настоящее время и происходит. Но все своеобразие исторического бытия обусловлено тем, что человек реагирует не только на энергетические воздействия геокосмической среды обитания, но и на смыслы, которые обнаруживает во всем сущем или устанавливает, изобретает, приписывает тому, что существует, происходит, свершается. И даже нервно-психическое возбуждение или подавленность могут рассматриваться как реакции человека на различные смыслы ("эйдосы"). Содержательно-качественное своеобразие исторического процесса, таким образом, проистекает из метафизической природы человека, неуловимой для физиков-"физиологов". Эта метафизическая сущность человека находит свое выражение в смыслополагании. Человек — единственное существо на Земле, которое, совершая свое бытие, еще к тому же и осмысливает его. Это значит, что человеческое бытие всегда имеет какую-то смысловую направленность и заданность, всегда является интенционально определенным. Скрытая телеология человеческого бытия и придает ему исторический характер, проявляясь в той или иной системе регулирующих жизненную практику ценностей. Нервно-психическое возбуждение масс само по себе не творит историю. Важно понять, какое смысловое ("эйдетическое") оформление массовой деятельности предлагают т.н. "всемирно-исторические индивидуумы". Чижевский об этой стороне дела умалчивает. Тут возможны две прямо противополжные интенции — нигилистическая, выражающая дионисийскую "волю к ничто" (влечение к беспорядку, стремление вернуться в изначальный хаос, раствориться в темной бездне первоматерии) и придающая земной человеческой жизни пафос "бытия-к-смерти", и творческая, осуществляющая аполлоническую "волю к благу" и демонстрирующая "победу над смертью". Так случилось, что западноевропейское человечество не только отвергло солнечную религиозность неоплатонизма и митраизма, но и сумело до неузнаваемости исказить светоносное по своей сути первоначальное христианство, превратив его в религию

жизнеотрицания и смерти. Нигилизм тем самым определил внутреннюю историческую судьбу Запада, а в настоящее время в условиях глобальной экспансии западной цивилизации навязывает логику аннигиляции всему человечеству. Активное истребление малых народов-солнцепоклонников началось еще в эпоху так называемых "великих географических открытий". За Россию же всерьез взялись уже в ХХ столетии. Незадолго до смерти наш христианский неоплатоник Владимир Соловьев предсказывал грядущее всевластие нигилистов в России. Это пророчество сбылось. Русским космистам — и К.Э. Циолковскому, и А.Л. Чижевскому — пришлось отстаивать "аполлоническую" доктрину в эпоху "власти Тьмы".

Очевидно, исходная интуиция Чижевского вписывается в "солнечную традицию", следы которой он сам находил в мифологиях и философских концепциях древности. Можно утверждать, что Чижевский вполне осознанно шел по пути возобновления прерванной традиции "солнечного монотеизма", с необычной для ученого смелостью используя при этом элементы эзотерических учений, отчасти вдохновленный в этом плане своим духовным учителем и другом Циолковским. Не исключено, что при этом он чувствовал себя платоновским "узником", вырвавшимся из "пещеры" и увидевшим то, чего не видели его современники — Солнце во всей его благостной и гибельной для человечества мощи. Можно предположить, что первопрозрение Чижевского произошло, когда ему было около 18 лет. Известно, что в 1915 г. он уже начал изучать "нервные реакции человечества" на состояния Солнца, накапливать статистический материал о влиянии солнцедеятельности на массовые движения и составлять свои синхронистические таблицы, заинтересовавшие известных русских историков Н.И. Кареева и С.Ф. Платонова. Результаты исследований были сформулированы Чижевским в докладе "Влияние периодической деятельности Солнца на возникновение и развитие эпидемий" (Калуга, 1922 г.), оставшемся не опубликованным, и в книге "Физические факторы исторического процесса" (Калуга, 1924), изданной по рекомендации А.В. Луначарского. После этого началась травля автора, получившего клички Солнцепоклонник и Мракобес. Чижевский оказался на грани нервного срыва. Можно подумать, будто ему было суждено испытать самой своей жизнью логику платоновой притчи о пещере. Преследования Чижевского продолжаются и по сей день — в его уже посмертном существовании. И в этом есть некая неизбежность: диктатура посредственности, установленная в России в ХХ столетии, всегда утверждала и продолжает утверждать себя через отрицание гениальности — отрицание социально-психологическое на уровне быта, в повседневном существовании, официально-идеологическое в околонаучных кругах и, в конечном счете, метафизическое. Чем же так напугала "пещерных" людей с психологией "узников" разработанная Чижевским теория исторических циклов, соответствующих 11-летним (в среднем) периодам солнцедеятельности? Прежде всего, разрушением привычных координат социального "геоцентризма", за что еще в 1600 г. был сожжен Джордано Бруно. Сами по себе синхронистические таблицы Чижевского не заключают в себе никаких угроз для правящей в социуме посредственности. Ужасает же интерпретация полученных ученым данных. Именно философско-историческое толкование совпадений вспышек солнечной активности и охватывающих человеческие массы "психических эпидемий" нанесло сильнейший удар по антропосоциоцентризму, т.е. по метафизическому фундаменту политической власти в любой ее исторической модификации. Основное содержание защищаемой Чижевским концепции можно свести к следующим утверждениям:

· Всемирно-исторический процесс представляет собой последовательность периодически сменяющих друг друга массовых психических эпидемий, которые следует рассматривать как иррациональные коллективные реакции человечества на возмущения геокосмической среды обитания, вызванные вспышками солнечной активности.

· В периоды повышенной солнечной активности импульсивные индивиды, аффективные личности, истерики становятся "центрами распространения психической заразы", возглавляют массовые движения, придавая им разрушительную "дионисическую" направленность.

· Власть этих вождей, лидеров над массами базируется на фиксируемых в мифах, религиозных учениях или идеологиях "коллективных иллюзиях" и имеет характер гипноза.

· Лишь мышление избранных ("аполлонических") натур, будучи чистым выражением "лучистой энергии" Космоса, способно придать позитивную смысловую направленность всемирно-историческому процессу, но в силу своего подлинно космического размаха и из-за своей принципиальной асоциальности это мышление отторгается массами и их вождями, а его носители преследуются и истребляются.

Пессимистические оценки современности, проистекающие из предложенного Чижевским психопатологического видения всемирной истории, странным образом совпадают с пророчествами бессмертного Герцена. Поразительны и стилистические параллели в творчестве этих русских мыслителей, дающие повод для теософов говорить о духовно-психическом тождестве двух личностей, двух воплощений одной астральной сущности. Отметим все же важное различие: в отличие от Герцена, считавшего себя "полуверком" и не сумевшего преодолеть разрушающий душу нигилизм, Чижевскому удалось завершить мучительный процесс платоновского "припоминания", осознать свою "аполлоническую" сущность и обрести спасение в контексте древнейшей традиции "солнечного монотеизма".

НАША КОРЕЯ

Евгений Ростиков

22 июля 2002 0

30(453)

Date: 23-07-2002

Author: Евгений Ростиков — Виктор Чикин

НАША КОРЕЯ (Цивилизация перемещается туда, где она начиналась)

Виктор Чикин (не путать с редактором "Советской России" Валентином Чикиным) — наиболее примечательная, пожалуй, после президента Лукашенко личность в Беларуси. Хотя он никогда и не занимал высоких постов. Был секретарем парткома Минского часового завода. В начале 90-х, когда коммунисты сначала затаились, выжидая "чем все кончится", а потом вместе со своей "творчай iнтэлiгенцыяй" ринулись в БНФ (Белорусский народный фронт), Виктор Чикин организует боевую независимую газету "Мы и время", которая консолидирует левые силы. Кстати, в 1993 году, после расстрела "Белого дома" и запрета "Правды" и "Дня", именно на базе чикинской "Мы и время" были отпечатаны и отправлены в Москву первые подпольные номера этих российских газет.

В 1996 году, после раскола Компартии Беларуси, Виктор Чикин возглавил ее левое пролукашенковское крыло. В конце 90-х он был вице-мэром Минска, а за год до президентских выборов назначен председателем Национальной гостелерадиокомпании Беларуси.

Именно с этого времени в республике начинают "греметь" телефильмы режиссера Юрия Азаренка под общим названием "Тайные пружины политики", одним из соавторов сценария которых был Виктор Чикин, общественно-политические передачи "Права человека" Евгения Новикова и "Панорама" Александра Зимовского. Во многом именно они предопределят исход выборов.

Но Лукашенко не всегда терпит каких бы то ни было конкурентов, пусть даже искренне работающих на него. За полтора месяца до выборов с формулировкой "по состоянию здоровья" президент отправляет Чикина в отставку.

В конце прошлого года Виктор Чикин возглавил еженедельник "7 дней", издающийся при аморфном Белорусском телеграфном агентстве (БЕЛТА). Переориентировав ее на левый ректорат, он за короткое время увеличил ее тираж на 25 процентов. Сегодня "7 дней" — единственная в республике рентабельная газета.