Газета Завтра 463 (41 2002)
Шрифт:
Представление о "дорическом коммунизме" символизирует в то же время и другое произведение Фреда: речь идет о его книге “Дезинтеграция системы”, охарактеризованной в качестве единственного примера "политического платонизма" в рамках современной итальянской культуры, в котором звучит ясный призыв к антагонистическим политическим силам (неофашистам и крайним левым) объединиться в борьбе против буржуазной системы.
Присоединить фашистов, или как минимум, поддерживать диалог с ними, было давним проектом и для Пальмиро Тольятти. Первым подписавший обращение, в котором Коммунистическая партия призывала "фашистов старой гвардии" и "молодых фашистов" "вооружиться палками против разделивших нас капиталистов", секретарь компартии с "большим вниманием" следил за инициативой "Национальной мысли", ставившей цель обеспечить точки соприкосновения между
Кажется, что в современной Италии таких возможностей остается крайне мало; и не только потому, что за полвека система нейтрализовала потенциальных противников, разделяя их с помощью инструментальных антифашистских и антикоммунистических призывов, натравливая их друг против друга и не давая им объединиться против общего врага — западного капитализма. Но еще и потому, что сегодня в действительности остается мало политических направлений, не идущих в русле догм либеральной демократии и западной цивилизации. Неофашисты после партийной метаморфоры интегрировались в ряды "умеренных" правых, то есть в ряды либералов. Католическая партия развалилась, дав жизнь двум-трем либерально-католическим партиям. Наследники социалистической партии вибрируют между двумя либерально — демократическими блоками. Остатки Коммунистической партии Италии, после замены иконы Ленина на икону Кеннеди, тужатся подретушировать свое вхождение в неолибералистическую систему социал-демократическими цветами. "Мы все либералы", а значит, "мы все американцы".
В настоящий момент единственная заметная оппозиция неолиберизму представлена антиглобалистским движением, чьи лимиты, правда, отмечаются многими наблюдателями. "Если движение хочет иметь успех, — заявил Марко Тарки в своем интервью журналу "Elements", — оно должно совершить качественный скачок в своих требованиях и имидже. Кто даже не ставит проблему борьбы против доминирования транскорпораций на культурном фронте и ограничивается насилием над их символами, изначально обрекает себя на поражение. Когда же вместо того, чтобы бить витрины Макдональдса, активисты "но глобал" выдвинут такие аргументы, которые позволят убедить десятки миллионов западных или вестернизированных молодых людей отказаться от фаст фудов и рабской зависимости от моды, этот скачок будет сделан". Костанцо Преве: "Я предпочитаю этот разношерстный сопротивляющийся мир ужасным банкирам и их лакеям из профсоюзной и политической тусовки, попадающим под защиту закованных в броню полицейских с момента выхода из своих космических шаттлов. Но в то же время я остерегаюсь, как бы это не превратилось в санкционированный глобализацией спектакль". Преве прекрасно знает, что наиболее стойкий и радикальный антагонизм обитает в другом месте: "В первые шесть месяцев 2000 года Хизбаллах добилась одной из немногих военных побед арабов в прошлом веке. В этом случае на детском языке обмена фигурками я дам один Хизбаллах за сто антиглобалистских хороводов с битьем двух Макдональдсов, одного Гуччи, одного Версачи и одной колонки с водой".
Со своей стороны, добавим, что борьба с глобализацией только выиграет, если так называемое движение Сиэтла (затем Праги и Генуи) даст себе отчет в том, что его тематика в основном совпадает с тематикой антимондиалистских кругов. Так что соглашение между этими двумя полюсами непримиримой оппозиции может только помочь достижению общих целей.
При этом парадоксально, что перспектива соглашения между антиглобалистским и антимондиалистским движением называется в качестве возможной не теми, кто по логике вещей должен ее поддерживать, а теми, кто ей противостоит и страшится ее.
Но, с другой стороны, один наблюдатель-анархист отмечает, что "развал Советского Союза и стремительный рост русского национализма позволяют вернуться к представлению о евро-азиатском геополитическом пространстве с империалистическими устремлениями, в том виде, как этого добивались немецкие национал-большевики тридцатых годов, и как это было теоретизировано в послевоенный период Жаном Тириаром и движением "Молодая Европа".
Анархистский автор,
"Этот политический синтез конкретно реализован в российской оппозиции, в рамках которой правые и левые борются в едином блоке против антироссийского, космополитичного, проамериканского правительства и против неокапитализма". Так говорится в документе, подписанном в том числе Геннадием Зюгановым, Александром Прохановым и несколькими итальянскими активистами.
Но еще за несколько лет до процитированного несколько выше анархического автора одно из ведущих итальянских аналитических изданий Limes опубликовало статью Марко Монтанари. Причем ей предшествовала редакторская аннотация, в которой обращалось внимание на "странное единение" между российскими коммунистами и наследниками национал-социализма. Спустя немного времени также и самый авторитетный орган итальянского капитализма "Corriere della sera" затрубил о "красно-коричневой" опасности: "Как это возможно, что бывший специальный помощник Горбачева и бывший идеолог компартии вступили в контакт с наиболее экстремистскими кругами из среды правых?" И далее проводилась попытка дать ответ на этот вопрос, указывая на выдвинутые Тириаром задачи создания "евро-советской империи от Владивостока до Дублина": "в восьмидесятых Тириар выдвигает свой "националевропеизм" с лозунгом создания евро-советской империи" , — а затем в августе 1992 основатель Молодой Европы "был в Москве, где встречался как с Зюгановым, так и со вторым номером в КПСС Егором Лигачевым".
Стоит ли удивляться тому, что Дрие Ла Рошель получил сегодня посмертную известность в Москве? Итальянский журналист, который в 1993 году посещал редакцию "Советской России", заметил, по его словам, в кабинете главного редактора следующий манифест: "Представьте себе, каким бы выглядел завтрашний день для Европы при возобновлении векового взаимодействия между европейской элитой и российским человеческим потенциалом". И подпись: П. Д. Ла Рошель.
ЕВРАЗИЙСКИЙ ЭКСПРЕСС
Андрей Фефелов
7 октября 2002 0
41(464)
Date: 8-10-2002
Author: Андрей Фефелов
ЕВРАЗИЙСКИЙ ЭКСПРЕСС
Символом объединения Кореи являются все же не два тигренка, рожденных от полосатых родителей, обитавших по разные стороны от 38-й параллели. Подлинным символом объединения стал восстановленный участок железной дороги Пусан — Пхеньян, которая, в свою очередь, стала частью глобального коммуникационного проекта, соединяющего Европу и Дальний Восток.
Пристрастие северно-корейского лидера Ким Чен Ира к железнодорожному транспорту стало поводом для тупого зубоскальства недалеких журналистов. А между тем, памятный многим трансконтинентальных вояж главы Северной Кореи представляет из себя дипломатически выверенный и, что называется, программный ход. Носитель восточной культуры, привыкший объясняться на языке символов, Ким Чен Ир продемонстрировал всему миру долгосрочные перспективы своего политического и геополитического выбора.
Любитель верховой езды, Ким Чен Ир не боится высоты. Просто дело, которое он затеял, не терпит суеты: цель его визита в Москву в 2000-м году состояла вовсе не в том, чтобы обговорить условия сдачи завоеванных КНДР позиций. Многодневная поездка по Транссибу более чем красноречиво обрисовала стратегию развития Северной Кореи.
Построенный русскими царями Транссиб, он же Великий стальной путь, для кого-то, возможно, и является подлинной "осью зла". Однако в контексте бытия евразийского материка (да и мира в целом) транссибирская магистраль есть безальтернативный коммуникационный ресурс, позволяющий эффективно организовать взаимодействие важнейших регионов планеты.
Пристальное внимание международных наблюдателей к проблеме отношений России и Северной Кореи объясняется, прежде всего, теми геополитическими и экономическими последствиями, которые наступят после появления "корейской подвески" к Транссибу.