Газета Завтра 468 (46 2002)

Завтра Газета Газета

А.И. Он победил в качестве общего эстетического фона, в качестве стиля жизни.

"Завтра". Возможно. Но вот был, скажем, 1990 год. Восточные немцы после объединения чувствовали себя подавленными, чувствовали себя людьми второго сорта. Они это очень сильно переживали, и в массе своей тогда шатнулись кто влево, кто вправо. Одни ушли в ПДС, другие — в неонацисты. Была такая экстремистская и совершенно неполиткорректная ситуация. Преодолена ли она сейчас?

М.К. Да, самое интересное в современной Германии, на мой взгляд, это то, как сегодня сосуществуют Запад и Восток, особенно в Берлине. Кроме того, там огромная русская колония, по стране это несколько

миллионов человек, в Берлине, по-моему, наших бывших соотечественников больше ста тысяч. На них, на их вкусы и пристрастия работают целые заводы, целые отрасли немецкой экономики, потому что эти люди предпочитают автомобили "ауди" с оцинкованным кузовом и вставляют себе золотые зубы.

А.И. Между Западной и Восточной Германией остаются весьма фундаментальные различия. И у меня сложилось такое впечатление, что восточные немцы, как говорят — обыватели, к русским относятся не очень хорошо. Они, видимо, не могут забыть ситуацию 1990 года, когда ГДР просто слили на Запад, не спросясь у восточных немцев. Понятно, что там был такой взрывной процесс.

"Завтра". Но они ведь сами этого хотели, хотели объединения с ФРГ, единого государства?

М.К. Одно дело, что они этого хотели, другое дело — в какой форме они этого хотели. Их подарили Западной Германии как вещь: не спросив у интеллигенции, не спросив у рабочих, не спросив у молодежи. И теперь восточные немцы относятся к русским если не как к предателям, то очень близко к этому. По-русски там не хотят говорить, а английского не знают. И контакты бытовые поэтому чрезвычайно затруднены. Только немецкий язык. В трех километрах, в Западном Берлине, все говорят по-английски. Они потеряли Россию в качестве своего союзника, а современную западную цивилизацию они не обрели, поскольку причастность к современной западной цивилизации предусматривает знание двух-трех европейских языков. Пожалуйста, если вы западные люди — говорите по-английски. Если вы тяготеете к восточной цивилизации — говорите по-русски.

А.И. Когда довольно значительную часть населения превращают в крайних, то ей всегда хочется найти еще более крайних, таких "врагов народа": араба, турка, негра, кого угодно. Поэтому неонацизм сегодня — это сугубо восточно-германская проблема. А в среднем классе нет ничего плохого. Я, например, хочу, чтобы государство повернулось в сторону реальных проблем людей. Не проблема того, как выглядит Россия в мире, сверхдержава она по-прежнему, или уже нет, а того, почему 150 человек погибли при освобождении заложников. Почему не смогли спасти людей? Я хочу, чтобы наше государство занималось своими гражданами. Это и есть социальное государство, как я его понимаю, которое в Германии уже победило. Проблема заключается в том, что это социальное государство начинает диктовать свои правила игры, свои законы не только в сфере жизнеобеспечения, но и в сфере культуры и литературы, а вот это уже "кранты". Потому что одно дело, когда мы говорим о социальных гарантиях, о пенсиях, пособиях и так далее, а другое дело — когда неприлично, например, каким-то образом выделяться в сфере литературы. Когда сама претензия писателя на то, чтобы выйти за некие допустимые рамки, на корню нивелируется. Потому что быть великим писателем, отвечать на какие-то глобальные вопросы — опасно.

Реакция на это всеобщее бюргерство в среде немецкой литературы весьма полярна. С одной стороны, есть шестидесятник Грасс, который продолжает тянуть воз больших таких немецких проблем. Последний его роман, в котором исследуется проблема истины войны, на чьей стороне была истина, скоро выйдет на русском языке. Там советская подлодка топит корабль с детьми, женщинами и стариками, который идет из Кенигсберга. И это одна линия. Вторая линия — это немецкая молодежь,

которая пытается такой бойцовский клуб разыграть в современной литературе, определить себя как радикальную антибуржуазную силу. Это может быть романтическое бегство в Таиланд, как наш новый автор Кристиан Крахт, который напивается вдрызг на этих светских мероприятиях, ходит в дерюжке с портретом Мао на лацкане. Кроме того, это наркодела.

"Завтра". Всё это, наверное, по-своему прекрасно и правильно, но ведь вот что получается в вашем социальном государстве. Для того, чтобы давать такие мощные социальные гарантии, государство должно быть богатым государством, а общество должно быть богатым обществом. Иначе будет нечего перераспределять и никаких гарантий ни для кого не будет. А это богатство Запада, богатство Европы, богатство Германии во многом строится за счет сложившейся системы международных отношений, в которой Запад доминирует, в которой он обогащается за счет неравноправной торговли со странами так называемого "третьего мира", за счет их финансовой, экологической и прочей эксплуатации. Тут тысячи способов отработаны на протяжении столетий. И возможно ли, на ваш взгляд, европейским левым пользоваться благами социального государства, но выступать при этом против тех принципов, на которых оно основано? Насколько оправданна и обоснованна такая позиция, не ведет ли она к раздвоению личности западного творца? Или это удел маргиналов, которые оказались на обочине современного технотронного общества и в данном смысле мало чем отличаются, скажем, от голодающих негров Сахеля?

А.И. Как известно, на земле нет идеального государства, и критиковать его, будь оно социальным или либеральным, — удел любого думающего человека. Это не значит, что мы призываем это государство сломать или обрушить, мы призываем его поменять свою позицию.

"Завтра". В каком направлении? Стать еще более социальным? Еще более нивелировать своих граждан? Добиться того, чтобы в продаже было не сто семьдесят, а двести семьдесят сортов колбасы?

А.И. Вопрос заключается для меня в том, что я определяю себя как человека левых взглядов, но не предлагаю вернуться к Советскому Союзу и к принципу "распределения по труду". Я предлагаю просто отдавать себе отчет в том, что то распределение собственности, которое произошло в России, не является нормальным. Оно вызывает у меня определенного рода протест и критическую реакцию.

М.К. Надо понимать, что наше копирование Запада, наше преклонение перед Западом вызывает там растущее недоумение, раздражение и даже презрение. Потому что копируют, как правило, вовсе не то и преклоняются вовсе не перед тем, что нужно копировать и перед чем следует преклоняться. Когда из СССР приезжали представители творческой интеллигенции и начинали восторгаться тамошними магазинами, в том числе пресловутыми сортами колбасы... Не в колбасе же дело, честное слово!

"Завтра". Но все-таки, как обстоит дело на Западе? Нет ли в этом эпатаже, в этой антибуржуазности такой скрытой буржуазности?

А.И. Безусловно, есть. Конечно, есть. Буржуазная система сегодня тотальна, капитализм сегодня тотален. Он инкорпорирует в себя любые формы протеста против себя самого. Вот мы оцениваем политические события последних лет, будь то разрушение Берлинской стены, или события 11 сентября, или события 23 октября в Москве. Становимся ли мы на сторону Буша или Путина, или на сторону бен Ладена и чеченских террористов — мы все равно остаемся внутри системы. Потому что чеченский террор инкорпорирован системой глобализма, как и террор бен Ладена. Вопрос заключается в том, как нам занять позицию критики системы — не каких-то частностей внутри системы, а критики самой системы.