Газета Завтра 481 (6 2003)
Шрифт:
А.П. Просто мои друзья из спецназа ВДВ рассказывали, как их группа выходила на Дудаева. Обложила село, где тот ночевал. Была готова его уничтожить. И получила "отбой". Тогда до поры до времени берегли Дудаева, а теперь Масхадова.
А.З. Абсолютно не согласен. Вы пообщайтесь с другими спецслужбами, и вам скажут, с какого времени была дана установка на уничтожение Дудаева. Как Ельцин пил в Кремле после того, как узнал, что Дудаев убит. Если реально живешь в атмосфере войны и слышишь басни, которые сочиняет твой противник, ты только пожимаешь плечами. Я считаю большим поражением чеченского народа, что он не уберег своего первого президента. Хотя, признаться, Дудаев особо и не давал себя оберегать. Вы знаете, сколько человек находилось рядом с ним во время передвижений? Три человека: водитель и два пацана охраны. С этими людьми Джохар передвигался по республике. Единственно, ответственные по секторам передавали нам данные о его передвижении для возможного прикрытия. Он передвигался на одной машине.
А.П. Все, о чем мы с вами только что говорили, это в основном политическая философия. Но есть отдельные эпизоды. Например, ваша пикантная встреча с полпредом Виктором Казанцевым. С одной стороны, вы — персона нон-грата,
А.З. После известных трагических событий в Соединенных Штатах Америки 24 сентября 2001 года Путин официально заявил, что Россия готова участвовать в коалиции по борьбе с международным терроризмом, при условии, что ситуация в Чечне будет рассматриваться в контексте борьбы с этим самым международным терроризмом. Затем следовал короткий анализ ситуации в Чечне, и было заявлено, что всякий, кто считает себя политиком, а не террористом, в течение 72 часов должен немедленно установить контакт с Казанцевым. На самом деле, это был ультиматум. Так его все и восприняли. И на Западе, и в самой России. В Чечне открыли приемные пункты оружия, и начали такую бурную деятельность, будто сейчас все чеченцы покинут горы и придут на эти пункты сдавать свои гранатометы. Это была большая политическая западня для чеченцев. Если бы мы восприняли это заявление так, как оно есть, у Путина появлялся очень большой козырь. Он мог сказать западным лидерам: "Я призывал к диалогу, вы слышали, но они от него отказались и спрятались за спины международных террористов. В Чечне не с кем вести диалог. Я должен делать то, что я делаю". То есть продолжить войну. Сергей Иванов вослед Путину заявил: "Кто не спрятался, тот не виноват". Этот текст мы услышали по телевизору за пределами Чечни. У Масхадова в этот вечер не было возможности услышать данное заявление. Быстро собрались два-три человека, сделали анализ. У нас тогда еще была телефонная связь с Масхадовым. Буквально в этот же вечер у нас состоялся с ним разговор. Ему уже принесли заявление. Мы ему предложили повести активную политику, чтобы избежать провокации и не дать России дискредитировать нас в глазах мирового сообщества. Он мне дал добро, три дня мы подождали, и через какое-то время я установил связь с Казанцевым. Через полтора месяца мы встретились. Путин сказал Бушу об этой встрече, и тот его похвалил за начало политического диалога. Короче, нужно было, чтобы эта встреча состоялась. Русские не хотели назвать ее переговорами. Но встреча была нам нужна — первая встреча за все это время. После долгих дебатов и обсуждений, когда предлагалось много мест — и Ростов, и Турция, и другие страны, но в конечном итоге остановились на Москве, при турецком содействии. За пределы Шереметьева мы не выезжали, таково было наше решение. Не хотели ехать к Казанцеву в его резиденцию. Встреча состоялась в VIP-зале Шереметьева. Мы прилетели на самолете, нас встретили. Не было никаких конкретных заявлений. Переговоры есть переговоры. Если сразу отмахнуться, можно было вообще не приезжать. Я понял, что у Казанцева нет никаких предложений, и тогда я огласил наше предложение. Там четыре пункта. Создание рабочей государственной комиссии по переговорам. Прекратить зачистки. Ввести на этот период президентское правление в Чечне, то есть назначить из Москвы ответственного человека. И начать переговоры с Масхадовым. Вот с такими формулировками я вышел на Казанцева. Когда пришло время разойтись, я его спросил: что дальше? Он дал уклончивый ответ, словно что-то ему мешало. Он сам по себе не злой человек, тем более мы были знакомы до встречи. Я ему задал вопрос: "Вы, наверное, обсуждали перспективу нашей встречи? Как вы считаете, теперь, получив наши предложения, после консультации с Путиным, наши встречи будут продолжены?" Он сказал, что на 99 процентов будут продолжены и на один процент — нет. Я понял, что это последняя встреча. После этого зачистки не только не прекратились, но ужесточились. События развивались не в контексте нашей встречи.
А.П. Чеченское сопротивление связывают с международным терроризмом, и даже американцы в последнее время обнаруживают в ваших рядах следы "Аль-Кайды". Присутствие в вашем сопротивлении иорданца Хаттаба, арабских ваххабитов не является ли фактом того, что чеченская проблема интернационализирована? Устранение Хаттаба, его загадочная смерть не являются ли делом рук самих чеченцев, чтобы снять подозрение в международном спонсировании? Чтобы очистить чеченский военный процесс от иностранцев?
А.З. Вы знаете, Путин — чекист, и он не очень далеко ушел от методов Сталина. Тот в свое время решил депортировать всех поголовно чеченцев, связав нас с нацистами. Как раз в тот период, когда весь мир объявил войну Гитлеру и пытался от него защититься. В глазах мирового общественного мнения это сработало. Раньше, еще при Ермолове, нас называли абреками, вешали ярлыки за чрезмерное свободолюбие и за это уничтожали. Сегодня же, в путинскую эпоху, геноцид чеченского народа тоже было необходимо как-то оформить. И самым подходящим жупелом стал международный терроризм. Особенно после 11 сентября, когда весь мир заклинило на этом. Возник подходящий случай, чтобы решить "чеченский вопрос", и для этого связать нас с международным терроризмом. В будущем, когда Россия надумает нас в очередной раз уничтожить, найдут нашу связь с марсианами, конечно, если у человечества к тому времени возникнут проблемы с марсианами. Сотрудничество чеченского сопротивления с "Аль-Кайдой" — это из области сотрудничества с марсианами. Никогда, ни на каком этапе, ни после "первой войны", ни потом, мы не были связаны с этой организацией. Об "Аль-Кайде" мы узнали после 11 сентября. О бен Ладене знали, что сначала он был американским, потом советским. Теперь он стал почему-то исламским, и за него должны отвечать мусульмане. Я считаю, что Усама бен Ладен делает больше зла исламскому миру, чем христианам. Теперь относительно Хаттаба и его связей. Вы знаете, в первую войну все почему-то считали, что если Дудаева не станет, то вопрос войны и мира будет решен. Считали, что Дудаев — абсолютное зло, его надо ликвидировать, и война закончится. Это из области пропаганды, когда хотят персонифицировать сложнейший конфликт. Обязательно находят человека, на которого пытаются списать политическую проблему и зашифровать сам конфликт. Хаттаб был в основном надуманной фигурой, вокруг него сложилось столько
А.П. Видимо, он подскользнулся на банановой корке.
А.З. Нет, не на банановой корке. Россия очень долго обдумывала: озвучивать ли смерть Хаттаба после того, как ей подсунули кассету с мертвым Хаттабом. Продали, скажем так. Взяли кассету, две недели держали, а потом заявили об успешной спецоперации.
А.П. Есть версия, что его уничтожили чеченцы. Не в результате каких-то клановых или финансовых противоречий, а чтобы снять претензии России в международном терроризме.
А.З. Я так не думаю.
А.П. Вы упомянули Радуева. Среди вас есть полевые командиры, которые почти неведомые, и есть знаковые имена. Радуева знают в России не только потому, что он актер. У него были операции, рейды, победы, уничтоженные заложники. Для российского сознания он — демон. Когда я узнал о его смерти в тюрьме, я думал о вас. Вас собираются передать в руки российского правосудия. Мне кажется, что в тюрьме вы можете унаследовать долю Радуева. Как вам кажется, от чего он умер?
А.З. Это политическое убийство. Вы знаете Атгериева? Он тоже был убит. Хаджиев, председатель парламента. Приехали к нему домой, забрали и увезли. Он пропал без вести. Мой замминистра культуры, всего лишь драматург, поэт Сабдулаев. Был задержан на блокпосту просто как заместитель Закаева. Он никогда никакого отношения к вооруженным структурам не имел — чисто работник культуры. Забрали — и пропал без вести. Хажаев — начальник департамента. Приехали к нему домой и просто расстреляли. Есть политическая установка. Такие фигуры, как Хаттаб, Басаев, Радуев, в сознании российского населения являются носителями зла. Открытый суд над ними, победа над ними преподносится, как большое достижение Российской армии и спецслужб. Поэтому и устраивается пышное шоу с осуждением Радуева. Участвует генеральный прокурор. Радуева торжественно приговаривают к пожизненному заключению, а потом убивают в тюрьме. Есть категория людей, которые подлежат физическому уничтожению без суда и следствия. Это политическое крыло в правительстве Масхадова, включая самого Масхадова, меня. Меня, например, судить невыгодно, шоу из этого не сделаешь. Я начну говорить на суде. Можно меня мучить, терзать, пытать. В сознании и без сознания я могу подписывать какие-то бумаги, но на суде я начну говорить. Я бы с удовольствием предстал перед судом. Я же не пытаюсь уйти от правосудия. Наоборот, взываю к правосудию. Последние полтора года, которые я работаю в Европе, я пытаюсь добиться международного расследования по всем фактам военных преступлений, совершенных в Чечне. Именно этот момент больше всего раздражает Россию. Почему вдруг возникла моя фамилия наравне с фамилией Усамы бен Ладена? Нас сравнивали Ястржембский, генеральный прокурор Устинов, спикеры Селезнев и Миронов. "Европа опекает международного террориста". Больше всего раздражают мои призывы к миру, заявления о готовности Масхадова отказаться от методов вооруженной борьбы, перейти к политическому диалогу.
А.П. А к своим партнерам вы тоже взывали?
А.З. Безусловно. Мои готовы к этому. По поручению Масхадова я заявил, что в любой момент мы готовы остановить войну и начать диалог. Это идет вразрез с вашей официальной пропагандой, которая прикрывает убийство народа. "Не с кем разговаривать. Ничего, кроме войны, эти люди не хотят. Ничего, кроме как убивать, они не умеют". И тут появляюсь я и говорю совершенно другое. Меня слышат на Западе, меня начали слышать в России. У меня начались контакты с действующими независимыми политиками России, которые осознают пагубность продолжения войны. Понимают, что из этого положения необходимо выкручиваться, надо останавливать бойню. Вот это и послужило тому, что ваше высшее политическое руководство поставило меня на один уровень с бен Ладеном. Масхадов им недоступен, он не может приехать в Москву. Я — могу, как представитель Масхадова.
А.П. То есть вы сознательно отдаете себя на заклание?
А.З. Я это делаю не в первый раз. Я знаю, какие сделаны ставки, чтобы меня уничтожить, дабы другим неповадно было.
А.П. А что вами движет? Личное мессианство? Национальное подвижничество? Или это распределение ролей внутри вашей элиты: одни воюют, другие занимаются идеологией, третьи — внешней политикой? А вы — эмблема для внешнего мира? Статуя на носу корабля?
А.З. У нас никто ничего не выбирает. Так получилось, что "первую войну" я прошел без особых ранений. А в эту войну получил сильнейшую травму, был парализован. На окраине Грозного, в предгорье, стояла российская техника. Я находился в Черноречье. Днем практически ездить было нельзя. Ночью, чтобы проскочить под обстрелом участок, нужно было пройти его без освещения, ибо при включенных фарах тебя накроют прямой наводкой. Там шла постоянная тревожащая стрельба, я ехал в штаб. Навстречу без огней мчалась другая наша машина. Столкнулись, пришел в себя уже в госпитале. Вы можете себе представить обстановку в осажденном Грозном? Находиться на позициях было более безопасно, чем передвигаться. Шальная наводка, авиация, ты становишься мишенью. При обороне Грозного я был командиром. Город был разделен на пять секторов, я был командующим третьего сектора.
А.П. А приказ на уход из города — это результат того, что вы потеряли оборонный потенциал, или это было изменение стратегии и тактики?
А.З. Нам было невыгодно оставаться. Контактных боев практически не было, а были удары артиллерии и авиации. Нас пытались сломить огневой мощью. Когда я лежал в госпитале, мне доложили, что принято решение оставить город. Мы держали коридор на случай выхода. Было принято решение 27 января. Всех из госпиталя переправили заранее, и только меня тащили на санках в боевых порядках отступавших колонн.