Газета Завтра 514 (39 2003)
Шрифт:
Дальше у меня провал в памяти. Помню, что каким-то образом я втянулся в спор, происходивший в поезде метро. Возбужденный, встревоженный человек, едва сдерживая гнев, энергично возражал какой-то демократической даме, ругавшей всех митингующих:
— Чего они кричат? Чего им надо?
— Вот попадете под омоновскую дубинку, тогда, может, и поймете, чего кричат.
По Садовому кольцу в сторону Дома Советов во всю ширину улицы шли и шли. Торопились с разноцветными, в том числе красными, флагами (некоторые бежали) возбужденные москвичи. На асфальте валялся милицейский щит, стояли чьи-то легковушки с разбитыми стеклами, грузовик с раскрытыми дверцами. Везде было полно народу
У мэрии (как чуждо для русского слуха это слово, звучащее почти одинаково с дорогим для каждого православного именем) я оторвался от опекуна, смешался с толпой. Кругом ликовали, везде валялись какие-то бывшие заграждения, под ногами хрустело стекло разбитых окон. Я проскочил сквозь оцепление Руцкого, забежал по ступеням на площадку перед входом в мэрию. (Почему-то хотелось узнать, что происходит внутри.) Военный с автоматом выскочил на площадку:
— Назад! Назад! — кричал он.
Я покинул площадку, направился к тройным оцеплениям Дома Советов. Осада была снята. В проходы между витками колючей проволоки шли и бежали люди. Я перелез через баррикадный завал. Еще горели кое-где ночные костры защитников, но сами защитники уже смешались с толпой, казалось, что уже никто не охранял подступы к Дому Советов...
Я прошел к восьмому подъезду, протолкался к дверям, где стоял пост. Меня знали тут по предыдущим визитам и пропустили.
Что происходило внутри? Ликовали, кажется, все, даже подосланные провокаторы. Одни иностранные корреспонденты и телевизионщики не выражали восторга. Все поздравляли друг друга. Я прошел на балкон, нахально уселся в ложе для гостей и газетчиков. Чья-то телекамера усиленно снимала мою персону. Поздоровался с Умалатовой, сидевшей сзади, начал разглядывать депутатские ряды внизу. Ярко горели люстры, участники съезда поспешно собирались на заседание. Вот в середине зала показался бледный до желтизны Руслан Хасбулатов, улыбаясь и отвечая на поздравления, он продвигался к президиуму, какая-то дама поздравила его поцелуем. Он прошел в президиум, сказал короткую речь, сообщил, что мэрия взята, “Останкино” тоже, на очереди Кремль. В ответ радостные аплодисменты и крики "ура"...
Я сказал одному из знакомых: "Не говори гоп, покуда не перепрыгнешь…". И вышел из зала. В буфетах уже продавали горячий чай. (В первые дни осады, когда электричества не было, пили какой-то холодный ягодный напиток.) Я решил остаться тут до утра. Так Останкино взято? Но прошел час, и кто-то, кажется, Володя Бондаренко, сказал, что в Останкине идет бой. Я вышел через 8-й подъезд, довольно бесцеремонно отделался от сопровождавших меня знакомых, прошел через толпу и через проходы среди баррикад.
Ни одного милиционера, ни одного омоновца! Вход в метро свободен. Я уехал на ВДНХ... У телестудии действительно шел бой, о котором надо сказать отдельно.
...Сейчас же я вспомнил вдруг эпизод из жизни полководца А. В. Суворова. Однажды, когда под напором (кажется, турецких) войск русские дрогнули и побежали, Александр Васильевич тоже пришпорил кобылу. Он поспешно скакал с поля боя вместе со всеми, молча сперва, а потом давай кричать:
— Заманивай их, братцы! Заманивай!
"Братцы" понемногу очухались, "заманили". Потом развернулись на 180 градусов и ударили. Да так, что от противника мало чего и осталось.
Конечно, Ерин-министр на Суворова не тянет. Но Хасбулатов с Руцким, опьяненные взятием почти не охраняемой мэрии, оказались очень похожими на тех турок.
Гениальными, впрочем,
Да мало ли чего надоело. Ведь вся Россия, как говорится, на игле... На Останкинской...
У СВЕЖИХ МОГИЛ Газета "СОГЛАСИЕ", 1993 г.
30 сентября 2003 0
40(514)
Date: 01-10-2003
Author: Александр СИНЦОВ
У СВЕЖИХ МОГИЛ Газета "СОГЛАСИЕ", 1993 г.
Поминальные свечи задувает ветер, но горят костры у северной стены стадиона "Красная Пресня", как и месяц назад. Теперь люди приходят сюда, будто на кладбище, иные и с водкой по русскому обычаю помянуть убитых. И ни милиция их отсюда не гонит, ни свои, как было в благословенные дни сентября, чтобы не замарать святое, трезвое дело восстания. Пьяных нет. Стоят вокруг огня, греют руки. Пошевеливая проволокой в костре, на корточках сидит мужик спиной ко всем. Поругивают Анпилова за излишнюю горячность, Руцкого — за доверчивость, Хасбулатова — за медлительность. "Спина" негромко укоряет мужиков: мол, все эти люди в тюрьме, все они мученики, а мы про них... Зато про убийц и мучителей мы молчок...
Соглашаются, но опять срываются на рассуждения, как бы надо действовать, чтобы победить. И вдруг раздается звонкий, такой московский голос молодого мужика без шапки, в стареньком плаще. Говорит о серьезном, а выпученные глаза смеются. Да мы же все равно победили, говорит он. Этим, которые миллионы нахапали, которые сейчас у власти, не нужна была наша кровь. Они же просто воры. А вор мокрушнику не товарищ. Мокрушники повязали их этой кровью. И они теперь будут отмываться и заложат мясников. Вот если бы все кончилось бескровно, вот тогда бы они сговорились. А теперь перегрызутся и свалятся. Только терпение.
"Спина" бурчит: нужно думать о выборах, заваливать сволочей.
Все заводятся с полуоборота, нервы еще взвинчены. У всех в ушах еще звучат выстрелы, крики борьбы. В столетнем дубе возле костра видны пупки от пуль. Били из-за бетонного забора наверняка в спину. Три первые пули из очереди прошили дерево, остальные наискосок вниз человеческое тело "неизвестного мужчины".
Таких "неизвестных" оказалось около шестидесяти в том торопливом списке, сенсационно напечатанном в газете, за день до того обозвавшей их "всем списком" коммуняками и фашистами.