Газета Завтра 884 (43 2010)
Шрифт:
На предстоящую перепись будут угроханы огромные средства, так нужные для реализации социальных программ. Проведение переписей с интервалом в 8 лет едва ли оправдано какими-либо общественными и экономическими нуждами.
г. Ленинград/Петербург
Владимир Винников ЛИТИЯ
"Отче
Мы поминаем навсегда ушедшего от нас Евгения Андреевича Нефёдова. "Тем же Христе Боже преставльшагося раба Твоего Евгения упокой яко человеколюбец..."
Жизнь человеческая не случайно уподобляется в православной традиции пламени горящей свечи. Кому-то она светит, кого-то согревает, а кого-то, наверное, и обжигает...
Дни будущего предо мной стоят
цепочкой радужной свечей зажженных —
живых, горячих, золотистых свечек.
Дни миновавшие остались позади
печальной чередой свечей погасших,
те, что поближе, всё еще дымятся,
остывшие, расплывшиеся свечи.
Мне горько сознавать, что их немало,
мне больно прежний свет их вспоминать.
Смотрю вперёд, на ряд свечей зажженных.
И обернуться страшно, страшно видеть:
как быстро тёмная толпа густеет,
как быстро множится число свечей погасших...
Эти стихи греческого поэта Константиноса Кавафиса в переводе Светланы Ильинской, конечно, не входят и не могут входить в чин литии, они — выражение того страха перед смертью, который присущ, наверное, почти всем людям, но преодолевается, изгоняется верой и стремлением к Жизни вечной.
Ветер колеблет пламя наших свечей, но они пока горят, и их свет, их тепло непрерывно уходят из текущего мига — в вечность.
"Со святыми упокой, Христе, душы раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная".
Мы уходим, чтобы возвратиться,
Умирая, продолжаем жить:
Остаются наши дети, наши мысли,
И дела, что мы успели совершить...
Всё, что успел, и всё, чего не успел совершить Евгений Андреевич, теперь осталось со всеми нами. "Во блаженном успении вечный покой подаждь Господи, усопшему рабу твоему Евгению и сотвори ему вечную память!"
Андрей Фефелов СЛАВНОЕ ЗАСТОЛЬЕ
В приёмных монастырских покоях расположились мы широким застольем, — ватага во главе с предводителем. Оглядел своих коллег — эх, не похожи мы на смиренных паломников, сокрушенно прибегающих к стенам священной обители. "Разбойники благоразумные", — хмыкнул я себе под нос. Трапеза нам была уготована вкуснейшая, впрочем, состоящая, как положено в монастырях, только из рыбных и овощных блюд. Особенно хорош был рыбный суп, коим укрепились мы после предпринятого нами марш-броска на Восток. Намеченное на более позднее время редакционное заседание, стало прорастать уже во время трапезы. Вели мы себя не по-монашески шумно. Достали записные книжки, принялись судить, да рядить — кроить, обсуждать грядущий номер.
В разгар планёрки двери наших покоев вдруг отворились, и в сопровождении двух сестер появилась величественная фигура архимандрита. Помимо черного подрясника был он облачен в короткую летную кожаную куртку и поразившую всех высокую норковую шапку, сшитую на манер древнерусских головных уборов, в руках держал деревянный афонский посох. Взгляд его удивительным образо, объединял в себе строгость и ласковость. Не раз я замечал у отца Петра это выражение и прежде. Но сегодня, в момент встречи с нами, оно проявилось особенно явственно.
Увидев батюшку, я вспомнил, как полтора года назад майским победным днем приехал в Свято-Боголюбский монастырь вместе с Геннадием Васильевичем Животовым и Алексеем Алексеевичем Яковлевым-Козыревым. После нашей встречи с отцом Петром я отчитался перед читателями "Завтра" статьёй "День в Боголюбово" (2009, №21). Там есть такие строки: "Отец Пётр (Кучер), ходивший дорогами Второй мировой войны, — носитель крепкого духа и открытого взгляда на мир, что свойственно, кстати, всему поколению фронтовиков. Энергичный и бодрый, он, невзирая на печали и хвори, по сей день является осью, вокруг которой вращается духовная и хозяйственная жизнь Боголюбского монастыря и Спасо-Переображенской пустыньки, отстроенной, восстановленной за последнее десятилетие в селе Спас-Купалище.