Газета Завтра 896 (3 2010)
Шрифт:
Игорю предъявлено обвинение по ст.194 ч.1 — порча государственного имущества (якобы он забивал прутья для палаток в гранитное покрытие Майдана) и готовят назначить наказание в виде лишения свободы сроком на 3 года. Налицо множество процессуальных нарушений. На подачу апелляции суд не отреагировал. Адвокат, назначенный Игорю, после общения с представителями правоохранительных органов, отказался работать с этим делом, мотивировав это тем, что данное дело есть не что иное, как политический "заказ" свыше. Сейчас найден другой адвокат, но ему до последнего момента не удавалось даже связаться со следователем. Предъявленное обвинение базируется на необоснованных доказательствах, якобы имеющиеся свидетели, указавшие на фотографиях, сделанных в период акции, среди множества людей
Игорь Гаркавенко как журналист и публицист, человек с ярко выраженной гражданской позицией, посещал акцию протеста и опубликовал в качестве итога в своём блоге статью "Майдан". Давал интервью журналистам 5-го канала и телеканала СТБ, где высказывал своё отношение к событиям, связанным с изменением налогового законодательства, и действиям сегодняшней власти в целом (интервью в эфир не вышли). Гаркавенко готов отвечать за всё, что говорил и писал, однако не готов отвечать за деяния, которых не совершал. Сам он является организатором ряда антинатовских акций и акций за воссоединение братских русского и украинского народов, которые, несомненно, поспособствовали победе нынешней власти. Теперь, в благодарность за это, ему светит срок.
Мы призываем представителей СМИ, журналистов, всех патриотически настроенных и неравнодушных людей включиться в борьбу за освобождение несправедливо задержанного Игоря Гаркавенко как гражданина Украины, журналиста и патриота Нашего с Вами Отечества!
Обращаемся к коллегам по журналистскому цеху, патриотическим организациям, ко всем, кому небезразличны проблемы соблюдения прав и свобод граждан Украины — распространить данное заявление на всех доступных вам ресурсах.
Свободу Игорю Гаркавенко!
Контактный е-mail: [email protected]
Максим Калашников, писатель, г. Москва; Александр Урусов, главный редактор газеты "Славянское Единство", г. Харьков; Ярослав Карачевцев, главный редактор газеты "Современность и объективная мысль", г. Харьков; Катерина Ксеньева, актриса, журналистка, Россия—США; Артём Белов, лидер рок-группы "Б.Р.Т.", г. Киев; Владимир Сазонов, лидер рок-группы "Линия Надреза", г. Харьков; Олег Шаповалов, лидер рок-группы "Зона сумерек", г. Донецк)
Архимандрит Тихон (Шевкунов) ОТЕЦ—КАЗНАЧЕЙ
В издательстве Сретенского монастыря готовится к выходу в свет книга архимандрита Тихона (Шевкунова). Отрывок из неё, посвященный монаху Псково-Печерского монастыря архимандриту Нафанаилу (Поспелову), мы предлагаем вниманию наших читателей.
ЕСЛИ БЫ В ТО ВРЕМЯ кто-то предложил назвать самого вредного человека в Печорах, то, без сомнений, услышал бы в ответ только одно имя — казначей Псково-Печерского монастыря, архимандрит отец Нафанаил. Причем в этом выборе были бы единодушны священники и послушники, монахи и миряне, коммунисты из печорского управления КГБ и местные диссиденты. Дело в том, что отец Нафанаил был не просто вредный. Он был очень вредный.
К тому времени, когда я узнал его, он представлял собой худенького, с острым пронзительным взглядом преклонных лет старца. Одет он был и зимой и летом в старую застиранную рясу с рваным подолом. За плечами обычно носил холщовый мешок, а в нём могло быть что угодно — и сухари, пожертвованные какой-то бабкой, и миллион рублей. И то, и другое в глазах отца казначея являло собой чрезвычайную
Финансы монастыря были полностью в ведении и управлении отца Нафанаила. А тратить было на что: каждый день в обители садились за стол до 400 паломников и 100 монахов. Надо было обеспечивать бесконечные монастырские ремонты, новые стройки, да еще ежедневные житейские потребы братии, да помощь бедным, да прием гостей, да подарки чиновникам… Да и многое что еще. Как отец Нафанаил один справлялся со всеми этими финансовыми проблемами, неведомо было никому. Впрочем, на его плечах лежало и всё монастырское делопроизводство. А еще — составление устава для ежедневных длинных монастырских богослужений, обязанности монастырского секретаря, ответы на письма людей, обращавшихся в монастырь по самым разным вопросам, и, наконец, он делил с отцом Наместником труды по весьма, как правило, неприятному общению с официальными советскими органами. Все эти обязанности, от одного перечисления которых всякому нормальному человеку должно было бы стать плохо, отец Нафанаил исполнял с таким вдохновением и скрупулезностью, что мы иногда сомневались — осталось ли в нем что-то еще, кроме церковного бюрократа.
Ко всему прочему на отце казначее лежала обязанность надзора за нами — послушниками. И можно не сомневаться, что исполнял он это дело со свойственной ему дотошностью: подглядывал, высматривал, подслушивал — как бы мы чего не сотворили против уставов или во вред монастырю. Хотя, честно признаться, присматривать за послушниками действительно было надо: приходили мы из мира в обитель изрядными разгильдяями.
Была у него еще одна фантастическая особенность: он всегда появлялся именно в тот момент, когда его меньше всего ждали. Скажем, увильнет монастырская молодежь от послушания и расположится где-нибудь на гульбище древних стен отдохнуть, поболтать, погреться на солнышке. Как вдруг, словно из-под земли, появляется отец Нафанаил. И, тряся бородой, начнет своим трескучим, особенно невыносимым в такие минуты голосом выговаривать, да так, что послушники готовы сквозь землю провалиться, только чтобы закончилось это истязание.
В своем усердии отец Нафанаил в буквальном смысле не ел и не спал. Он был не просто аскетом: никто, например, никогда не видел, чтобы он пил чай, а только простую воду. Да и за обедом съедал еле-еле пятую часть из того, что подавалось. Каждый вечер он непременно приходил на ужин в братскую трапезную, но лишь с той целью, чтобы, сидя перед пустой тарелкой, придирчиво наблюдать за порядком.
При этом энергия его была изумительна. Мы не знали, когда он спит. Даже ночью в окнах его кельи через ставни пробивался свет. Старые монахи говорили, что в своей келье он либо молится, либо пересчитывает горы рублей и трёшек, собранных за день. Все это несметное богатство ему еще надо было аккуратно перевязать в пачки, а мелочь разложить по мешочкам. Когда он заканчивал с этим, то начинал писать руководство и пояснения к завтрашней службе: никто, как отец Нафанаил, не разбирался во всех особенностях и хитросплетениях монастырского уставного богослужения.
Но даже если ночью свет в его келье и выключался, все отлично знали, что это вовсе не означает, что мы хотя бы на время можем считать себя свободными от его надзора. Нет, ночь напролет в любое мгновение отец Нафанаил мог появиться то там, то здесь, проверяя, не ходит ли кто по монастырю, что было настрого запрещено.
Помню, как-то зимней ночью мы, просидев допоздна в гостях у кого-то из братии на дне ангела, пробирались к своим кельям. И вдруг в пяти шагах от нас из темноты выросла фигура отца Нафанаила. Мы замерли от ужаса. Но через несколько мгновений с удивлением поняли, что на этот раз казначей нас не видит. И вел он себя как-то странно. Еле волочил ноги и даже пошатывался, сгорбившись под своим мешком. Потом мы увидели, как он перелез через низкий штакетник палисадника и вдруг улегся в снег прямо на клумбу.