Газета Завтра 911 (18 2011)

Завтра Газета

"ЗАВТРА". А как возник интерес к Запорожской Сечи?

Р.Б. Запорожская тема существует для меня как часть воинского сознания. Сейчас модно рассуждать о связи Церкви и Армии, но никто почему-то не говорит о связи христианства и воинской практики. Христианство мыслит себя сегодня как пацифистская религия. Солдат должен каяться после участия в войне, — и это солдат, а не убийца какой-нибудь! — отсюда делается вывод, что само по себе занятие войной греховно и неблагочестиво. Это большая ошибка. Солдат-христианин действительно должен каяться, но лишь потому что на любое занятие человека накладывается его привычка к греху. И чем бы он ни занимался — написанием икон, пением в церковном хоре, помощью бедным,

грех всё равно присутствует. Сама же по себе война — духовная практика, которая доступна абсолютно всем. Если человек занимается аскетикой, творчеством, образованием, ему требуются специальные условия, ничто не должно его беспокоить, иначе процесс может прерваться. С войной противоположная ситуация — её участники (а ими в условиях тотальной войны становится всё население) испытывают такое раскрытие сознания, которое не требует от них особой подготовки. Однако платой за это является риск потерять свою жизнь. Во время боевой операции у человека всё начинает работать по-другому, и, самое главное, снимается противостояние между сознанием и животным началом в человеке. Чтобы выжить на войне, солдат должен обрести цельность, в нём больше нет "плохих" или "хороших" черт, чтобы победить противника в дело идёт абсолютно всё. Если такого объединения "я" не произойдёт — солдат проиграет, его просто-напросто убьют.

И эта целостность никак не противоречит христианскому евангельскому учению. Христос с большой теплотой относился к воинам. Для нас это символизирует фигура сотника Лонгина, который, я убеждён, был тайным последователем Христа, ещё до того, как увидел Его распятым. Участие Лонгина в Крестных страданиях Спасителя было сознательным, в этом состояла миссия, возложенная на него близким окружением Христа. Люди, которые принимали Христа как Мессию, допускали возможность Его смерти, но они верили, что Мессия воскреснет. Было только важное условие в ветхозаветных пророчествах: не должны были повредиться кости Мессии. Лонгин, как посвящённый в тайну Воскресения, должен был проследить, чтобы добровольно принятые Христом муки не перешли определённой границы, когда мог быть повреждён костный состав.

"ЗАВТРА". Одна из важнейших формул книги "Творцы Священной истории": "Желание Евангельской простоты не состыкуется с духом Евангелия и заумными метафорами, исходящими от Христа". Но ведь эта "простота" в некотором смысле тождественна универсальности христианской проповеди. Те же, кто начинали усложнять — зачастую уходили далеко за пределы ортодоксии. Как можно обрести сложность, но не уйти в лже-мудрствование?

Р.Б. Простота Евангелия — ложное впечатление, которое проистекает от удивления его радикализмом. Чем внимательнее мы вчитываемся в Евангелие, тем меньше там простоты. "Творцы Священной истории" родились из моих собственных размышлений над текстом Евангелия, над историей в целом. Это попытка как-то уяснить для себя, в чём же всё-таки смысл исторического существования человечества. Да, я толкую Евангелие, не будучи дипломированным богословом при этом. Но свобода суждения нужна мне не для выпендрёжа, а для того, чтобы будировать поиск истины в моих собратьях, православных, прежде всего. Возможно, кому-то из них откроется гораздо больше и он объяснит свою точку зрения более фундировано. Буду только рад.

Священная история — это верх понимания истории в принципе, это понимание конечных целей истории. Это требует и знаний, и психологического напряжения. Наши благочестивые предки всю жизнь читали Библию, размышляли над персонами священной истории. Потому невозможно это по-быстренькому усвоить и дальше побежать.

Каждому человеку священную историю надо переоценивать в разные периоды жизни. Человек должен прожить все свои возрасты и в каждом из них кардинально задуматься над целью собственного существования, над целью существования той традиции, к которой принадлежит.

И моя задача как современного интерпретатора — дать такой предмет для размышления. Чтобы читатель получил некий минимум, который позволял бы возвращаться к этому лицу, и, самое главное, чтобы он понял, как

житие святого соотносится с ним самим. Поэтому каждого из персонажей я раскрывал через отдельную область человеческого опыта: родового, воинского, медицинского, коммерческого и т.д. Поскольку Христос это Слово, Логос, я попытался говорить о Нём через термины филологии, науки о слове.

Говоря кратко, я пытался наметить новый, актуальный образ Христа. Вот почему начало в нарушение линейной хронологии, посвящено евангельскому кругу лиц, а очерки о праотцах и пророках идут следом.

Обычно земной путь Иисуса рассматривают как непрерывную реализацию его Предназначения. Но это, при всей благочестивости, лишает нас шанса понять Иисуса-человека. А ведь это единственное, что мы действительно можем понять в этой истории… Жизнь любого человека лишена целостности. И это часто не из-за него самого, а из-за недостроенности социальных отношений вообще. Да, Иисус был "человеком без греха", но это не распространяется на общество, в котором он жил. Человека делает общество, без общества его просто не бывает. Чтобы не выпасть из "человеческой матрицы", Иисус шёл таким же дискретным путём как остальные. Так же, как все дети, он переходил от ситуативного мышления к эмпирическому. Да, конечно, коранический Иса уже в колыбели изрекает сентенции, достойные старца, убелённого сединами, но это, напомню, в Коране. Христианский Иисус — другой. Богочеловечность Христа по-разному проявляла себя в младенчестве, отрочестве, зрелом возрасте. И дело не только в апокрифическом "Евангелии детства", это принципиально для христианской антропологии, учении о спасении человека. Так, давайте делать выводы отсюда, а не только заниматься бесконечным цитированием Святых Отцов.

Кроме того, дискретность жизни показана в книге через ремарки к мессианскому сценарию, который время от времени пересматривался Христом. Так, в стратегии Иисуса многое изменилось после ареста, а затем казни Иоанна Предтечи. Последний пытался возвести Христа на трон в буквальном, а не аллегорическом смысле, как мы привыкли думать, благодаря позднейшим аберрациям.

"ЗАВТРА". Очерк, посвящённый Христу, называется "Дейктор". Что стоит за этим странным определением?

Р.Б. Дейктор, значит "загадывающий", тот, кто указывает на что-то. Здесь лучше читать сам текст, где я использую теории наших выдающихся филологов Виктора Топорова и Бориса Успенского. Я реконструирую портрет Христа, исходя из его манеры говорить, общаться, изрекать притчи и моделировать парадоксальные ситуации… Теперь бы я написал даже проще. Для наших современников это удобнее всего объяснить через фигуру Игрока. Игра — то немногое серьёзное, что признаётся миром постмодерна. Игроками являются все представители мировой правящей элиты. И то, что Евангелие до сих пор не было интерпретировано в их логике, одна из причин маргинализации христианства.

Легче всего представить себе земной путь Христа как ряд последовательных партий азартной игры. Азартной потому, что в этой игре далеко не всё поддавалось расчёту, было место и для случайности и для неизвестности. Соперником Христа выступал Дьявол. Вызов Сатане был брошен после троекратного отказа поклониться ему во время искушения. Это очень интересный момент Евангелия. С одной стороны, Иисус не отрицает того, что он — Сын Божий. С другой — отказывается от привилегий, положенных ему по статусу, "не раскрывается". Дьявол вправе счесть игру Иисуса блефом. Однако по правилам вынужден играть до конца, т.е. до смерти.

Теперь о самих правилах. Представьте преферанс, где сдающий имеет право в какие-то моменты менять значение той или иной карты, уже находящейся в колоде. Или же часть карт на руках у игрока на какой-то момент становятся видимыми. Вот это, примерно, и проделал Дьявол с изначальными законами мироздания. Пользуясь правом "смотрящего", он ввёл "лишние правила", не изменив игру в корне. На это он не имел полномочий. Он максимально усложнил жизнь, в каких-то вопросах слишком ограничив выбор человека, а в других, наоборот, ввёл избыточную свободу. Не вся свобода от Бога.