Газета Завтра 911 (18 2011)
Шрифт:
Но задавали всем другой вопрос: "Будешь воевать?"
— А зачем я здесь?
— Ты настоящий комсомолец. Поздравляем!
Пожали руку, вручили комсомольский билет. Разве вчера утром, когда шел под конвоем, мог я себе представить такое?
Все эти дела заняли целый день. Конечно, обед еще был. К вечеру выдали сухой паек на трое суток. Подошел состав. Вагонов еще было немного. Часть вагонов занята. Оттуда нам кричат, шутят, смеются.
Ребята! Это такие же, как мы, тоже из лагеря. Значит, мы не одни. На душе еще светлее стало.
Загрузились, тронулись. Интересно, куда везут? Кто-то ориентировался. На Москву поехали. Значит, Москву защищать будем. Стали уже засыпать.
— Обманули?! Зачем? Мы же добровольцы!
По вагону проходят сопровождающие офицеры. Уже другие, не военкоматские.
— Куда везете? Немцы — в другой стороне.
— Прежде чем с немцами воевать, надо научиться. Успеете, увидите немцев. Спите спокойно.
И пока ехали мы, прицепляли новые вагоны, загружались. Мы уже всё поняли: собирают из лагерей добровольцев.
Ночью слышали, пересчитывают нас.
Здесь все. Говорят, двое сбежали. Ну, всё, думаю, сейчас шмон начнется, как в лагере при побеге. Пусть побегают. Земля круглая. Прибегут туда, откуда убежали.
Прибыли мы в Гороховецкие Лагеря. Сколько вагонов в эшелоне было? Не скажу. Эшелон большой, конца не было видно. И все — "зэки". То есть уже не "зэки". Судимость снята, документы уничтожены. А в карманах гимнастерок у нас красноармейские книжки и комсомольские билеты. Затем курс молодого бойца. Присяга! И у каждого — своя фронтовая судьба. Ты, сынок, начитался, наслушался всякой ерунды о штрафниках, заградотрядах и т.п. Чтобы ты понял, сынок, что тогда всё было не так, как пишут в "Огоньке", расскажу, что произошло со мной во время курса молодого бойца.
Мы отрабатывали на соломенных чучелах приемы "бей штыком!" и "бей прикладом!" деревянными винтовками. Это очень надоело. Я что-то выполнил плохо, нехотя. Офицер сделал мне замечание. Я его и послал... Ты должен понять, что я был молодым, и лагерные замашки еще не выветрились. Он меня ударил по щеке. Я его в ответ ударил его по плечу деревянной винтовкой. Деревяшка сломалась. Я бросил на землю обломки и ушел.
Сел в землянке, зажал голову руками. Жду, когда за мной придут. О штрафной, разумеется, и не думал. Присягу я еще не принимал, поэтому военному трибуналу не подлежал.
Возбудят новое дело, получу новый срок. Сидел до вечера — никто не пришел. Пришли ребята с занятий. Говорят: "Не бойся, Ваня, тебе ничего не будет! Мы слышали, как полковник кричал этому офицеру: "Как ты посмел его ударить! Они же из заключения. С ними нужно бережно. Тебе же с ним в бой идти. Он же тебя в первом бою убьёт!"
Утром вышел на занятия, командовал уже другой офицер. Этого больше не встречал...
Я думаю, мало в живых осталось ребят из нашего эшелона. Я выжил совершенно случайно. Мы шли добровольно. И присягу свою все мы выполнили.
Продажа шевроле спарк
Елизавета Александрова-Зорина -- Идеология неравенства
Каждый вечер невидимое большинство смотрит на ярко освещённое меньшинство. Телевизор — это религия, он заставляет молиться на попавших в луч его прожектора, а иконы заменили политики и шоумены. В телевизор помещается не больше тысячи, а по ту сторону — миллионы. Кто их замечает? В СССР практиковали интервью с пастухами и доярками, косноязычию которых умилялась вся страна. Однако для огромного большинства они были своими. Сейчас голоса народа не услышишь, лишенное эфира большинство безмолвствует, его не существует. Агрессивное меньшинство ежедневно осуществляет телеинтервенцию. Оно навязывает свои вкусы, мировоззрение, мораль, ее отсутствие. Смысл ток-шоу сводится к тому, чтобы показать себя, политические обозреватели, критики и искусствоведы, словно возродив древнегреческое искусство, состязаются в риторике, сначала доказывая, что черное — белое, потом — прямо противоположное. Сегодняшняя Россия — это страна для богатых, которые, как иностранцы в чужой стране, не стесняются говорить громко. Они рассуждают о своих проблемах, делясь новостями своего круга, им не ведомо
Сегодня семейная клановость стала нормой, в массовом сознании укоренилось, что сын миллионера — миллионер, сын режиссера — режиссер. Почему бы и нет, если ребенок талантлив? Но сегодня экран заполонили детки, на которых природа отдыхает. Какой родитель не желает пристроить отпрыска? Но почему в ущерб остальным? Должно ли государство подавлять родительский инстинкт? Должно ли оно идти наперекор природе, или надо пустить всё на самотек?
Платон в своем идеальном государстве, допуская разницу между бедными и богатыми не более чем в два раза, призывает уравнивать стартовые возможности, воспитывая детей в общих интернатах. Спартанцы, смягчая эту радикальную меру, начиная с семи лет, ограничивали общение ребенка с родителями. Крайняя форма обратного, базирующегося на либеральном попустительстве биологии — наследственное обожествление фараонов, абсолютная монархия, феодализм. На протяжении своей истории человечество колеблется между этими принципами общественного устройства, и сегодня мы, похоже, склонились к последнему. В сущности, Россия вернулась к дореволюционному положению вещей. В ее общественном устройстве все явственнее проступают знакомые атрибуты самодержавия, и даже возникшая из небытия церковь служит традиционной опорой сложившейся власти, как повелось на Руси еще с Иосифа Волоцкого. В социальном плане мы переживаем безусловный регресс, попрание общественных институтов, подмену их кровным родством, принципом утробы. При разглагольствовании о свободе сегодня торжествует животное начало — что естественно, то не запрещено: проституция, гомосексуализм, семейная протекция. Но в СССР, где они преследовались в уголовном порядке или порицались, общество в целом было здоровее.
Олигархи порождают микроолигархов, те — челядь из менеджеров, клерков, юристов, несущих взятки чиновничеству, вирус наживы выстраивает пирамиду, в основании которой — миллионы нищих. И они навсегда останутся таковыми, при любых заоблачных ценах на нефть, иначе пирамида рухнет.
Конечно, люди по природе не равны, Господь или природа изначально награждает их разными талантами, но зачем закреплять неравенство в денежном эквиваленте? Зачем передавать по наследству? А ведь малейшие попытки ограничить права "хозяев жизни" тиражируются СМИ как посягательство на священный принцип частной собственности.
Даже мертвый СССР вызывает ужас, осквернить его память стало хорошим тоном. И дело вовсе не в ГУЛАГе и голодоморе, нынешние правители отнюдь не сентиментальны, — здесь кроется страх возрождения идеи социального равенства.
Нас пугают смутными временами, бунтами, при которых станут "отнимать и делить". Но пролетариям (кстати, в Риме так называли тех, у кого, как у среднего россиянина, не гарантирован завтрашний день) нечего терять. Им предоставляют наблюдать, как испанцы, "пытаясь очернить Россию", отбирают виллу у зарвавшегося российского депутата, их призывают болеть за английский футбольный клуб, приобретенный на их же деньги, им осталось следить за адюльтером "великосветских" нуворишей, восхищаться их роскошными яхтами и дворцами. Им дозволяют прикоснуться в "красивой" жизни с той стороны экрана, помечтать, посудачить, чтобы на мистическом уровне питаться их завистью и тайным поклонением. Их презирают даже не как плебеев, у которых были в защитниках выбранные, неприкосновенные трибуны, а как бессловесных, бесправных рабов.