Газета Завтра 919 (26 2011)

Завтра Газета

Я чувствовал, что будет неприятная поездка, правда, не знал, что следующая будет ещё неприятнее. Съездил в Свято-Боголюбовский монастырь, где за меня молились, и по совершенно удивительному стечению обстоятельств, когда у меня начинались какие-то проблемы, монастырь выходил на связь. Когда я в четвёртый раз пытался прорваться в Ливию, никакой охраны на границы не было. Там стоял пост местной повстанческой полиции, которой русские журналисты ужасно не понравились. Причины стали ясны позже. Это была грамотно срежиссированная информационная политика. В те дни к Бенгази подошли войска Каддафи, и повстанцы побежали. Сообщалось, что в Бенгази уличные бои, что войска Каддафи насилуют и убивают. Но войска Каддафи не дошли до Бенгази. В этот ключевой момент вмешалось мировое сообщество, началась бомбёжка. Западные журналисты смотрели

на нас круглыми глазами: куда вы едете?! Ливия для въезда и работы журналистов была закрыта на несколько дней, и мы под этот запрет попали. Нашу настойчивость оценили по достоинству. Второй раз на блокпосте нам сказали: ещё раз появитесь — мы вас расстреляем. В третий раз нас отбили египетские пограничники, выбежали нам навстречу. Но ливийские повстанцы нашли нас на египетской территории, и натужно улыбаясь, сказали: "Пойдёмте с нами, мы вас отвезём в Тобрук". Фотограф, который был со мной, а он работал в первую чеченскую войну, пошёл за ними, как сомнамбула. В этот момент мой телефон соединился с матушкой Марией из монастыря. Мелькнула мысль — не случайно! Я коллегу успел достаточно жёстко остановить, времени на разговоры не было, я просто придержал его рукой и несильно, но незаметно, ударил по печени. Он очнулся, вышел из оцепенения и потом заметил, что очень похоже на чеченский вариант. Так в 1999 году попал корреспондент ИТАР-ТАСС Владимир Яцына, которого боевики потом расстреляли.

В первую поездку мы прорвались в Бенгази буквально на сутки. Неожиданно оказались в штаб-квартире телеканала "Аль-Джазира". По странному совпадению ровно за год до того Би-Би-Си провело беспрецедентное сокращение репортёров, руководящих работников, причём увольняли суперпрофессионалов. Дальше произошло следующее.

Как, например, склонировать медиа-холдинг "Комсомольской правды"? Надо уволить из каждого отдела по два толковых сотрудника: заместителя начальника и репортёра — и собрать их в одном месте. Вот так все уволенные англичане с Би-Би-Си внезапно собрались на "Аль-Джазире". Возможно, после интенсивных языковых курсов. Мы оказались в сердце этого телеканала, мы посмотрели, как он работает. Телеканал базировался в бывшем здании прокуратуры Бенгази, там был гигантский балкон, который нависал над площадью Тахрир. Круче точки для съёмки народных восторгов придумать невозможно. Я отписал из логова врага гнусную заметочку о пиар-революции, и мы поехали восвояси в Египет, чтобы приехать в Ливию ещё раз через неделю.

Ещё мне вспомнилась фраза Шарикова из "Собачьего сердца": "На учёт встану, а воевать не пойду", — площадь Тахрир в Бенгази забита народом, на больших экранах демонстрируются духоподъёмные фильмы о революции. А утром приезжаешь — стоят три с половиной бойца.

В этот заход на Ливию мы успели домчаться до Тобрука, посмотреть на срежиссированный митинг, который по свистку собрался на центральной площади, и, также по свистку, флаги были свёрнуты, а люди разошлись в разные стороны. На крыше какого-то караульного помещения офисного здания собрались четыре журналиста, в том числе я с фотографом, и толпа внезапно повернулась к нам. Тогда я сделал фотку — хороший кадр стоит пули между лопаток. Я присел, повернулся к митингующим спиной, и коллега снял меня на фоне митинга.

"Завтра". Какие ощущения от оппозиции, от повстанцев? Это часть западной операции против Каддафи, или накопленные противоречия в ливийском обществе вывели ситуацию на уровень гражданской войны?

Д.С. Я, как человек посторонний, наверное, не очень глубоко проник в тему. Слышал версии о межплеменных раскладах. Но мне кажется, это сродни тому, как если бы на уровне современной России происходили разборки между кривичами и вятичами. Ливия — давным-давно цивилизованная страна, национальный продукт распределялся более-менее равномерно.

Мы прожили в Ливии двенадцать дней. Жили в Бенгази, в самом бандитском квартале Сабри. Ели в забегаловках. Первый день на нас удивлялись, на второй — привыкли. Поразил местный менталитет. Это люди, с которыми абсолютно невозможно ни о чём договориться. Особенно меня убило общение с шофёрами. Мы были вынуждены передвигаться на такси. Ты нанимаешь машину в Тобруке за 200 долларов, долго объясняешь, что за двоих, не с каждого. Кивает. Пишешь на грязном стекле машины "Тобрук—Бенгази — 200

долларов" — опять кивает. Для верности пишешь ещё в блокноте, пересчитав в динарах, — всё понял. Поехали, тридцать км до Бенгази, он говорит — 400... Что хорошо — когда сознательно идёшь на обострение отношений и человек понимает, что сейчас просто получит в лоб, то сразу становится сговорчивым. В принципе мы могли нашего горе-водителя выкинуть из машины и самостоятельно доехать. Полиции нет, безвластие, никто ничего не скажет... И этот вариант обсуждался. Потому что лишних денег для грабителей у нас не было.

Путём множества ухищрений мы нашли человека, который напоминал персонажа из фильма "Молчаливый Боб". Он ничего не боялся, отказывался от бакшиша, не брал ни копейки сверху. Единственный раз я увидел довольную улыбку у него на лице, когда мы выехали на передовую и я попросил развернуть машину, чтобы в случае чего мы могли быстро уехать. Он понял, что мы — люди опытные и не будем тут глупо погибать. Когда нас задержали и допрашивали двенадцать часов, он за нами приехал ночью и забрал с "революционной военной базы". Можно сказать, что этот человек реабилитировал весь арабский народ в наших глазах.

В Ливии гигантские расстояния, а дороги, как в Германии, — крейсерская скорость движения на машинах 160-180 км в час. Обратно мы ехали так, что у нашей машины встречным ветром оторвало задний бампер. Проезжали через десятки постов повстанцев. На каждом посту — цирк-шапито. Какой-то непонятный молодняк из окрестных деревень: кто с оружием, кто с мачете. Типичный пост, где они "готовы умереть за революцию", но выкопать нормальный капонир для танка — это уже выше сил. Танк поелозил гусеницами в кювете, и сполз туда, завалившись набок. Перед танком — кусты саксаула. Спрашивается, куда танк будет стрелять — хотя бы вырубили сектора обстрела…

Одного бойца спросил, сколько у него патронов. Он показывает рожок в винтовке, ещё один рожок в заднем кармане джинсов торчит. Это минута боя, если сразу не начнёт от страха очередями садить. Рядом стоит наша ЗУшка, ничем ни прикрепленная, поставленная на какую-то ржавую раму. Первый же выстрел, и она заваливается стволами вверх на стреляющего бойца.

Местные водилы недовольно поясняли, как появились эти посты. Повстанцы вошли в контакт с бывшей дорожной полицией и устроили такие феодальные замки на дороге — ни конному, ни пешему не пробраться. Нас выручало, что журналисты, мы проехали все посты. Там не знают ни русского, ни английского — часто выручает интонация. На вопрос: что в сумке: взрывчатка, оружие? — самым безмятежным голосом отвечал: бельишко, носки грязные, из командировки еду, — работало.

Людям там достаточно сложно объяснить, откуда мы — слово "Россия" понимают процентов сорок населения. Я нашёл универсальную форму ответа — "Калашников". Это знают все. Что наводит на грустные мысли. Который год прикрываемся творчеством Михаила Тимофеевича. А что будут говорить наши потомки в подобных ситуациях? Сколково? Яхта Абрамовича?

Ещё Роммель писал, что сама пустыня ничего не стоит, десяток тысяч захваченных километров — это не победа и не поражение. Что-то стоят оазисы и города-пристани. Так там можно воевать до бесконечности. Ливийцы только через полтора месяца после начала войны узнали, что можно воевать не вдоль дорог. Как-то мы чудом разминулись с разведкой Каддафи, подъехали к одному блокпосту, а там уже горел расстрелянный джип. На пост откуда-то из пустыни выскочили. Пустыня плоская и каменистая, можно в любом направлении кататься, ливийцы это поняли спустя полтора месяца после начала боёв. Так что они могут долго бегать друг за другом. Армия Каддафи тоже не стремится входить в столкновения с повстанцами.

Мне сказали любопытную вещь. Каддафи воюет очень бережно, рассчитывая вернуться и дальше этим народом править. У него нет желания укладывать трупы штабелями. Как воюют повстанцы — это анекдот. Было несколько ситуаций, когда мы оказывались на передовой. Один раз "саушки" вдарили по соседнему бархану, в труху всё перемалывая. Стоим мы на апрельском африканском солнышке — и стало нам очень прохладно. Скажет сейчас арт-корректировщик: "Перенести на следующий бархан огонь", где толпа народа, — и привет. Оглядываюсь и вижу, что мы с Коцем одни, как два тополя. А всё это повстанческое "войско" грузится на свои тачанки, не забывая показать "V", и сваливает.