Газета Завтра 983 (40 2012)

Завтра Газета

Референдум о дальнейшем пребывании в ЕС

time datetime="datetime" pubdate="2012-10-10 08:48:11" 10.10.2012 /time

пройдет в Великобритании

Прекращено плановое уничтожение снарядов под Оренбургом

time datetime="datetime" pubdate="2012-10-10 07:41:42" 10.10.2012 /time

Возобновляться оно не будет

Реклама

Реклама

Реклама

Адрес редакции:

119146, Москва, Фрунзенская наб., 18–60

Электронная почта: [email protected]

Телефон: [phone]

Служба рекламы: [phone]

Технический

блог

Электронная почта технического отдела [email protected] .

(function(w, c) { (w[c] = w[c] []).push(function { try { w.yaCounter11286280 = new Ya.Metrika({id:11286280, enableAll: true, webvisor: true}); } catch(e) { } }); })(window, "yandex_metrika_callbacks");

БЕЗУДЕРЖНАЯ РОСКОШЬ БЕЗУДЕРЖНАЯ РОСКОШЬ Манеж: «оцифрованные сны Европы» от арт-группы AES+F Евгений Ликов 10.10.2012

Никогда не скрывал, что люблю этих людей: Татьяну Арзамасову, Льва Евзовича, Евгения Святского, Владимира Фридкеса. Они хороши по-человечески, их воспитание безупречно, в публичном пространстве они не допускают ни грана пошлости. Они умны, чем удивить меня, например, трудно, но отметить я должен и это: сейчас мы имеем дело с имитацией интеллектуальной деятельности гораздо чаще, чем с истинным мышлением, но данные художники и здесь исключение. Они умелы, что совсем уж — качество выдающееся среди акторов contemporary art. В своем творчестве они избегают пошлости столь же старательно, сколь в быту, и делают это так умело, что сдержанность выглядит естественно. Где-то забытая, кое-где — не привитая церемониальность леди и джентльменов. А вы думали, вкус вырабатывается не муштрой и не жесточайшим самоконтролем? Серьезно? Тогда вам к Марату Гельману.

Итак, Манеж. Нам объявлено, что три недели мы сможем смотреть продукцию AES+F со скромным названием "Трилогия". Ольга Львовна Свиблова доходчиво объяснила в каталоге выставки, что следует понимать под каждой работой арт-группы. Ольга Львовна, видимо, права. Да, "Последняя битва", скорее всего, метафора ада. "Пир Трималхиона", верю, дает нам образ современного рая. А "Аллегория сакра", допускаю, рассказывает о неведомом нам чистилище — карта православия не знает данной области инобытия. Однако мне лично меньше всего хочется говорить о смысле. Да, именно о смысле и содержании работ Арзамасовой-Евзовича-Святского-Фридкеса. Мне хочется говорить о материи и форме.

Совсем скандально: я хочу говорить о деньгах!

За настоящим искусством, как и за подлинной культурой, стоят старые деньги. Настолько старые, насколько возможно в данном социуме. Универсальность артефакту придает блеск золота, использованного при его изготовлении. Скульптуры богов не делают из грязи. Имена любимых не выводят подручными средствами на стенах общественных уборных. Не из каждого материала отливают пули.

Примеры. Классический балет — вещь, дорогая донельзя, но все мы знаем, что именно он востребован Европой в русском исполнении. Европа ждет и жаждет снов о классицизме и барокко, ее блазнит признак рококо, она галлюцинирует об ампире, горячечно бредит об ар деко. Но получает взамен только угловатость Пита Мондриана и червеобразность Джексона Поллока в живописи, только банки супа Энди Уорхола в графике, только банки продуктов его переработки организмом Пьеро Мандзони в натуре. Беда! Европу почти приучили потреблять фекалии!

Понимаете, что произошло? Культура может быть только дворянской. Все остальное — этнография. Когда нам предлагают "Русское бедное" от Гельмана,

нас низводят до уровня негров, которые в дебрях африканского континента сооружают свои поделки из консервных банок, выброшенных белым колонизатором. Внимание: для пигмея или папуаса данный материал священен! Он наполнен силой белых богов, он — предмет религиозного поклонения. Однако высокая культура обращается к мрамору, бронзе, золоту. А если произведение нематериально, то оно должно быть высокобюджетно. Его затратность обязана зашкаливать — только тогда артефакт может считаться состоявшимся.

Что же показывают AES+F?

Кино. Вернее, видеоарт. Качественное и безумно дорогое. Двоичное искусство — компьютерные технологии — материал арт-объекта. Культура Европы — материал рефлексии.

Жизнь — вот что в основе раздумий "аесов". Жизнь с умиранием и распадом одних частей и одновременным зарождением нового. Жизнь с прекрасными телами и лицами людей. Жизнь от андрогинного детства до почтительной и суровой старости.

Вопреки "предисловиям", искусство AES+F мне видится лишенным обличительной силы. Да и зачем ему сатира, когда говорит оно о другом? О самом страшном, что может открыться человеку в эстетике: форма и есть содержание! Особенность манеры арт-группы — холодный дендизм, воспарение к ледяным высотам культуры. Где нет "человеческих, слишком человеческих" воспетых отвратительными сластолюбцами "милых родинок" и прыщей на совершенных телах, где нет, короче, "сыра с плесенью". Где нет места гурманам, любящим подгнившее, распадающееся.

"Последняя битва" возносит нас к вершинам мира — когда я писал впервые о группе и этом произведении, я вспомнил роман Фридриха Дюрренматта "Зимняя война в Тибете". Не забыл я его и сейчас. Что бы ни говорили мне критики и искусствоведы, я буду восхищаться совершенными асексуальными телами андрогинов, я буду мечтать, как и раньше, чтобы мою никчемную голову разбила бейсбольной битой прекрасная нимфетка. Это не доставит ей радости, но миру принесёт пользу — во многой мудрости много печали.

Это настоящая Европа Гипербореи. Швейцарские Альпы и сны немецкоязычного писателя о воображаемой Лхасе. Лхасе крови и насилия, очищающих планету.

Стерильность компьютерных технологий делает глубину мысли парадоксально мелкой: "аесы" с мастерством серферов скользят по поверхности, их искусство — искусство внешнего, лишенного объёма, которое, собственно, и есть двумерный объём. Кажется, никогда еще радикально эстетская мысль о бытийности форм и ничтожности содержаний не звучала столь громко!

Мы прогуливаемся по залу, и нас преследуют не голоса модных у народа песенников, не звуки чтимых в дегенеративной среде "электромузыкантов", — нас окружает классический "эмбиент", в котором нечего ловить Брайану Ино: музыка Моцарта и Бетховена, Шумана и Чайковского, Шопена и Вагнера. Музыка, не столько описывающая, сколько моделирующая, конституирующая мир. Мир богатых и успешных. Мир красивых и здоровых. Мир настоящих господ, а не вдруг сорвавшего джек-пот плебея.

Нет, художники не обличают владельцев "новых денег" в "Пире Трималхиона". Они исследуют сомнамбулический Версаль бывшего раба, а ныне нувориша, с дотошностью патологоанатомов; жутковатые и манящие видения Лавкрафта, его сны о Кадате — вот карта владений Трималхиона. Их атлас имеет столько же загадок, сколько карта адмирала Пири Рейса, и всего одну отгадку: мы все умрём, и надо сделать это красиво. "Пир Трималхиона" тотален даже по форме: все три его части окружают нас панорамным "обстрелом", и здесь важно не попасться на уловку и не попытаться смотреть части последовательно. Нет, "фрагменты" выстроены так, что порой начинают составлять единое целое. Красивые люди, отстраненные от актерской игры модели, потусторонние "нуль-эмоции" — вот квинтэссенция "Пира". Смешение всего и вся до полной неразличимости бывшего раба и бывшего господина.