Газлайтер. Том 14
Шрифт:
— Серьезно? Всё так настолько легко? — радуюсь я. — И почему никто из ваших людей раньше не предложил мне это? Конечно, я принимаю ваше предложение! С Главным жрецом я говорил о достопримечательностях Рима. Очень красивый город.
— Хм, значит, продолжаете упираться? — трибун стучит пальцами по столу. — Не желаете сотрудничать?
— Ну, я просто не вижу своего адвоката, — пожимаю плечами. — Считаю это неуважением по отношению ко мне. А раз не уважаете — о каком сотрудничестве можно говорить? Один из ваших вот вообще
— Он не из наших, — угрюмо отвечает трибун. — Это был Леонардо де Симони, уважаемый аристократ, но не легионер. По его свидетельским показаниям вы и оказались здесь.
— О! Так вот кого мне стоит винить в своем аресте? — приподнимаю бровь. — Размазанного по полу аристократа?
— Именно так, — кивает трибун. — У нас к вам никаких претензий. Более того, мы уже начали расследование, как посторонний смог проникнуть в вашу камеру. Однако показания уважаемого де Симони вынуждают нас допросить вас для устранения возможной угрозы престолу.
Я киваю-киваю, а сам мотаю на ус. Удобно устроились «Жаворонки». Обвинили во всем расфаршированного Симони, а тот уже ничего не скажет в своё оправдание, так что можно его делать козлом отпущения, если соскребут. А пока же, под шумок, можно быстренько допросить меня, причем внаглую попирая мои права, ибо де Симони настаивал на моих шашнях с храмовниками, аж клялся Юпитером. Как же тут не проверить? Ну а потом, если моя вина не оправдается, посольству и скажут: вините во всем де Симони, это он наклеветал, вот вам мешок с его потрохами.
— С какими аристократами вы общались в Риме? — продолжает допрос трибун, пытаясь подойти с другой стороны.
— Знаете, с разными. — Отвечать прямо я не собираюсь. Пошли эти макароники далеко и подальше. — Но недостаточно. Я всё никак не успел посетить оперу. А говорят, что в Риме опера просто бесподобная. Величие постановок, талант исполнителей… А вы любите оперу? Как вам «Трубадур»?
Моя игра в обходной манёвр продолжается. Пусть он думает, что я куда больше озабочен высоким искусством, чем тем, что меня держат в этой комнате.
— Не отлынивайте от вопроса, — впервые показывает характер трибун, лязгая голосом, как железом.
Но я продолжаю отлынивать. В течение продолжительного времени играю в дурака и несу всякую чушь. Трибун краснеет, гремит командирским басом, пытается сверлить меня требовательным взглядом. Но я побеждал в гляделки сраных мутантов-монстров, что мне какой-то римский силовик со своей недовольной миной и командирским взглядом? Попробовал бы он таскаться по радиоактивным пескам апокалиптической пустоши раненым и босым, да еще с перепонками на левой ноге. Я бы на него поглядел.
— … А вы какую пиццу любите? С морепродуктами или с пепперони? Мне лично кажется более изысканной «Дон Бекон…»
— Я не собираюсь слушать этот
— От кого сведения? От дятла Симони? — хмыкаю. — У него же явно был личный мотив. Напал на меня, да ещё пукан себе подорвал.
— Какой ещё пукан?! — не выдерживает трибун, лицо его багровеет от раздражения. — Всё, граф, вы доигрались, — он скрещивает пальцы, и те угрожающе хрустят. — Времени у нас ещё достаточно, но я успею испытать на вас свой главный козырь, — с злобной ухмылкой обещает он — Когда-то в этом деле мне не было равных.
— Ладно-ладно, ваша взяла. Наклонитесь ближе, и я скажу вам важную вещь, — подмигиваю заговорщически и понижаю голос. — Поверьте, после этого у вас не будет повода держать меня здесь, да и самому сидеть.
Трибун недоверчиво смотрит на меня один миг, словно раздумывая. Но всё же, глядя на мою довольную морду, поддается и наклоняется вперёд.
— Вы скажете что-то о Юпитерском? — тихо спрашивает он.
Я, наклонившись навстречу, молчу, а потом, покачав головой, произношу тихо-тихо:
— Эти часы отстают на час.
— ЧТО?! — округляет глаза, и в ту же самую минуту дверь распахивается.
— Трибун, время вышло. Я больше не имею права их сдерживать, — раздаётся голос, и в комнату входит суровый, статный старик в легатских эполетах. Ого, сам главный сатрап явился! Почёт-то какой! Его взгляд холоден и тяжёл, словно весил тонну, и он сразу бросает его на нас. — Ты что-нибудь успел выяснить?
— Я… я… я… — растерянно блеет трибун.
— Виновен или нет? Есть что предъявить? — допытывается легат.
— Эммм… вроде нет…
— Что ещё за «вроде»? Ладно, остальное потом доложишь, — отмахивается статный дед.
Вслед за легатом заходят уже наши, русские — сам посол Арсений Арсеньевич Безбородов в сопровождении целого свиты. Среди них точно должен быть мой адвокат, а может, даже сразу несколько — на всякий случай. Такие важные люди встречают! Я чувствую себя прямо-таки суперзвездой.
— Данила Степанович, собирайтесь, — коротко бросает Безбородов, появившийся в дверях. — Вам обвинения так и не предъявили, значит, вы свободны.
— Без проблем, — я резко встаю, срывая крепления наручников, и направляюсь к всё ещё ошеломлённым конвоирам. — Прошу.
Легат кивает конвоирам. С меня снимают браслеты. Трибун же всё это время не сводит глаз с отстающих часов. Ну да, я их немного подправил, пока мы тут сидели. Точнее, это Ломтик по моей просьбе крутанул стрелку.
— А ноту протеста мы оставляем в силе, — продолжил Безбородов уже с большей уверенностью, обращаясь к легату. Тот нахмурился, но кивнул, даже не взглянув на меня.