Газлайтер. Том 25
Шрифт:
Закрываю глаза на долю секунды, выдыхаю — и призываю воздушника. Легионер приступает к работе. Воздух наполняет крылья изнутри — напористый поток, выстроенный под мою волю. Крылья наливаются силой, изгибаются, дрожат — не от слабости, от давления. Как парус, который рвётся вперёд.
Падение замедляется. Ещё не полёт, но уже не смертельное пикирование.
Я веду поток. Направляю. Ловлю вектор и начинаю разворачивать «Мстю» — медленно, но упорно. Киль слушается. Мы уходим с курса, срезая угол, скользим по воздуху… к лесу. Туда,
Хорошо. Теперь — посадка.
Оцениваю ландшафт. Вижу зелёный пояс за ареной, небольшой лес, чуть в стороне от толпы. Подходит. Только вот просто упасть туда — не вариант. Жёстко. Металл не выдержит. А мне не хочется жестко приземляться.
«Включаю» друида. Поднимаю в себе технику природы — и тяну за ниточки, что скрыты в земле и соках. Деревья шевелятся. Ветки ползут навстречу друг другу, как щупальца. Они сплетаются, изгибаются, образуя гигантскую зелёную пружину, живую сеть и подушку одновременное.
«Мстя» ныряет в рощу, прямо на ковёр из листвы и веток. Глухой шорох — не удар, не скрежет. Скольжение. Ветки прогибаются, обхватывают корпус, гасят импульс, снижают скорость. Кабина вздрагивает, но держится. Крылья дрожат. Мы скользим чуть выше земли. И наконец — мягкий шлёпок по траве. Приземление. Не идеальное, но вполне годное. По сравнению с тем, что могло бы быть — почти шёлковое.
Я выдыхаю. Всё. Можно выходить.
Вскоре снаружи уже грохочет — топот, крики, щелчки камер. Несётся толпа зрителей и журналистов. Когда люди подбегают к открытой кабине, то замирают — моноплан пустой.
— Где мой племянник? — голос Мстиславского Игоря Семёновича прорезает шум толпы. Он поднимается по склону, напряжённый, глаза сверлят стекло кабины. — Куда делся Герман?..
Я выхожу из тени «Мсти» — дым всё ещё стелется от двигателя, кабина искрит остаточным напряжением.
— Герман Борисович решил выйти пораньше, — спокойно бросаю.
Люди переглядываются. Мстиславский-старший подходит ближе, хмурится.
— Что вы несёте, граф?! — рычит он, почти зарываясь лбом мне в плечо. Просто он ниже меня ростом.
Я останавливаюсь, смотрю прямо в глаза.
— Что я несу?.. — повторяю. — Посмотрите сами.
И я открываю ему мыслепоток — не взлом, не обход щитов, а банальная передача по мыслеречи. Одним резким импульсом вливаю в его сознание воспоминание. Он может отказаться от приема, но, конечно, этого не делает.
Герман швыряет в панель воздушное лезвие. А дальше — крики, визг, истерика. Проклятия и грязные угрозы в адрес моих жён и тёщи. Рывок рычага катапульты. Всё, как было. Как видели мои глаза.
Мстиславский-старший замирает и бледнеет. Я даже вижу, как у него перехватывает дыхание — грудь делает странное движение, будто он забыл, как дышать.
— Наш род не при чём… — выдавливает он. — Это это была его личная инициатива…
— Очень надеюсь, — говорю, перебивая его ровным, холодным тоном. — Потому что раньше, за такие вещи, вычищали целые рода.
Отхожу в сторону, глядя на дымящийся самолёт. Обшивка вспыхивает отблесками солнца, крылья подрагивают от остаточного напряжения.
— Кстати, — добавляю. — Машина отличная. Думаю, мне понадобится десяток таких.
Мстиславский-старший опускает глаза. Плечи поникли, голос стал тусклым:
— В качестве компенсации, конечно, мы подарим.
Я поворачиваюсь к нему, едва заметно усмехаюсь.
— Прекрасно. В ближайшее время жду Бориса Семеновича в гости, чтобы это лично обсудить с главой рода.
На чём-то же Гепаре надо будет тренироваться, когда получит лицензию.
Глава 11
Усадьба Мстиславских, Москва
— Вы опознали тело? — раздраженно произнёс Борис Семёнович, глава рода Мстиславских. Авиарий обернулся катастрофой, а ведь планировалось заключить выгодные контракты.
— Там нечего опознавать, — поморщился Игорь Семёнович, брат главы. — Высота падения — километр, может, больше. Стихийный доспех Воина не мог пережить такого. Герман просто рассыпался.
— Вот же кретин, — Борис выдохнул это не как оскорбление, а как приговор. Пальцы у него сжались в кулаки, кожа побелела от напряжения. — И это мой сын! Какая срамота. Позор на весь род. Воздушник-боярин… — он почти прошипел последнее слово, — и не смог приземлиться на парашюте!
— У его кресла не было парашюта, — напомнил Игорь, глядя на гардину.
— Какая, к лешему, теперь разница? — Борис резко подался вперёд, со скрипом опираясь на стол. — Катапультировался — всё, обязан был выжить. Был там парашют или не был — никого не волнует! Ты видел сводки? «Провал Мстиславских», «Воздушник разбился на своем самолете»… Его смерть — это публичный плевок в дело семьи! И почему, мать его, не было парашюта?!
— Мы допросили ремонтника, — Игорь выпрямился. — Герман сам отдал приказ снять, правда, только у кресла второго пилота. Хотел устроить аварию Филинову, а сам планировал катапультироваться первым, чтобы кресло Филинова ушло без страховки. Ремонтник, идиот, похоже, не понял поручение и снял парашюты с обоих кресел.
— Герман даже не смог найти нормального исполнителя. Хвосты подчистили? — спросил Борис после паузы.
— Подчистили, конечно. Ремонтника устранили, — Игорь пожал плечами. — Тело не найдут.
Борис закрыл глаза.
— Всё это ничего не решает, — наконец вздохнул он. — Чёртовы телепаты… У Филинова осталась память. Герман в открытую угрожал ему — а это значит, что граф Данила может вытащить это воспоминание, когда захочет. И раздавить нас, как вшей.
— Придётся откупаться, — без тени эмоций произнёс Игорь, будто обсуждал рынок зерна. — Я пообещал ему десять «Мстя». Это, если подумать, недорого за сохранение боярского рода.