Где будет труп

Сэйерс Дороти Ли

— Да, он ведь приехал из России.

— Да, маленьким мальчиком. Бедный малыш. Он ведь князь, вы знаете. Но он не любил об этом болтать. Разве что намекнет. Он очень переживал, что вынужден работать танцором. Я ему сказала, когда мы стали ближе друг другу, что теперь он князь моего сердца, а он ответил, что не променял бы это на императорскую корону, бедный мальчик. Ужасно меня любил, я даже пугалась порой. Русские такие страстные, знаете ли.

— Конечно, конечно, — поддакнула Гарриет. — Между вами не было размолвки или чего-то, что могло привести?..

— О нет! Мы друг в друге души не чаяли. В последний вечер мы танцевали вдвоем, и он прошептал мне, что в его жизни грядут чудесные перемены. Весь дрожал от

волнения и радости. Конечно, он часто волновался по пустякам, но это было настоящее ожидание большого счастья. Он так восхитительно танцевал в тот вечер. Это потому, признался он мне, что его сердце переполняет радость и он ступает словно по воздуху. Он сказал: «Возможно, завтра мне придется уехать, и я пока не могу рассказать, куда и зачем». Я не стала его расспрашивать, чтобы все не испортить, но, разумеется, знала, о чем он. Он собирался получить разрешение на брак [44] , и через две недели мы бы поженились.

44

Разрешение на брак требовалось для того, чтобы обойти установленные правила (обязательное объявление о браке за три недели до венчания, которое должно пройти в приходской церкви одного из брачующихся).

— Где вы хотели пожениться?

— В Лондоне. В церкви, разумеется. Контора регистратора — такое тоскливое место, не правда ли? Конечно, ему нужно было остаться на некоторое время в церковном приходе [45] — вот что он имел в виду, говоря об отъезде. Мы не хотели, чтобы здесь раньше времени узнали наш секрет — из-за злых языков. Видите ли, я немного старше его, а людям только дай повод позлословить. Я и сама из-за этого переживала, но Поль всегда говорил: «Я вижу твое сердце, Цветочек». Он меня так называл, потому что меня зовут Флора. Чудовищное имя, как только мои бедные родители до него додумались. «Вижу твое сердце, а ему ровно семнадцать лет». Он так красиво говорил, но это была чистая правда. С ним я чувствовала себя на семнадцать.

45

Чтобы получить право венчаться в этой церкви.

Гарриет что-то невнятно пробормотала. Этот разговор был для нее мучителен — тошнотворный и жалкий, фальшивый и вместе с тем до жути искренний, гротескно-комический и душераздирающе печальный. Ей хотелось во что бы то ни стало прекратить его, и в то же время — во что бы то ни стало продолжать и по ниточке вытянуть еще несколько фактов из клубка цветистых нелепостей.

— До меня он никого не любил, — рассказывала миссис Уэлдон. — Первая любовь юноши — в ней есть что-то свежее и святое. Чувствуешь — ну, почти что благоговение. Он ревновал меня к покойному мужу, хотя я говорила, что там не к чему ревновать. Я вышла за Джона Уэлдона сущим ребенком, не представляла, что такое любовь. Будто проспала все годы до встречи с Полем. Нет, были и другие мужчины, я не притворяюсь, будто их не было, которые хотели на мне жениться (я ведь очень рано овдовела), но они ничего для меня не значили — совершенно ничего. «Сердце девочки с опытом женщины» — вот как поэтично Поль об этом говорил… И это была правда, моя милая, чистая правда.

— Да-да, конечно. — Гарриет старалась, чтобы ее голос звучал убедительно.

— Поль был так красив, так изящен, если б вы только его видели! И очень скромен, и ни капельки не испорчен, хотя за ним бегали все женщины. Он долго боялся со мной заговорить — то есть сказать мне о своих чувствах. Собственно говоря, мне пришлось сделать первый шаг, а то он бы так и не отважился, хотя было прекрасно

видно, что он влюблен. Между прочим, это он предложил подождать со свадьбой до июня, хотя мы обручились в феврале. Такой милый, такой чуткий — он считал, мы должны попытаться преодолеть сопротивление моего сына. Конечно же, Поль был так щепетилен из-за своего положения. Понимаете, я довольно богата, а у бедного мальчика ни гроша за душой не было, и он ни в какую не хотел принимать от меня подарки, пока мы не поженимся. Ему пришлось всего добиваться самому, ведь эти кошмарные большевики все у него отняли.

— Кто о нем заботился после приезда в Англию?

— Женщина, которая его сюда привезла. Он звал ее «баба Наташа», говорил, что она была крестьянкой, что была ему безгранично предана. Но она вскоре умерла, и Поль попал в семью еврея-портного. Они были очень добры к нему. Усыновили, оформили британское подданство и дали свою фамилию — Гольдшмидт. Потом их дело прогорело, и они страшно обнищали. Полю пришлось работать посыльным и продавать газеты. Затем они попытались уехать в Нью-Йорк, но там оказалось еще хуже. Потом они умерли, и Поль остался один. Он не любил рассказывать о том периоде жизни. Все это было для него как дурной сон.

— А он ходил в школу?

— Да, учился в обычной бесплатной школе вместе с бедными истсайдскими детишками. Но школу он ненавидел. Его дразнили за то, что он был такой нежный. Вели себя с ним очень грубо, а однажды на спортивной площадке так сшибли с ног, что он потом долго болел. Он был страшно одинок.

— А что он делал, когда окончил школу?

— Нашел работу, мыл стаканы в ночном клубе. Говорил, что девочки его привечали, но почти ничего не рассказывал о том времени. Он был очень ранимый, понимаете. Он думал, что люди станут смотреть на него свысока, если узнают, что он занимался такой работой.

— Наверно, там он и танцевать выучился, — задумчиво сказала Гарриет.

— Да, он блестяще танцевал. Это было у него в крови. Став старше, устроился работать профессиональным танцором и имел успех, хотя, конечно, это была не та жизнь, о которой он мечтал.

— Зарабатывал он неплохо, — отметила Гарриет, вспомнив щегольскую одежду и сделанные на заказ туфли.

— Он усердно трудился. Но здоровьем не отличался и говорил мне, что скоро не сможет зарабатывать танцами. У него было больное колено — артрит или что-то такое, — и он боялся остаться калекой. Это так ужасно, правда? Поль был таким романтиком, писал прекрасные стихи. Он любил все красивое.

— А как он попал в Уилверкомб?

— Он вернулся в Англию в семнадцать лет и нашел работу в Лондоне. Но то заведение разорилось, или его закрыла полиция, не помню, и он приехал сюда, просто отдохнуть на те деньги, что скопил. Узнал, что здесь нужен танцор, нанялся на временную работу и так хорошо себя показал, что ему предложили остаться.

— Понимаю. — Гарриет подумала, что будет непросто проследить передвижения Алексиса по нью-йоркскому гетто и клубам Вест-Энда, которые возникают как грибы и так же быстро исчезают.

— Поль говорил, что нас с ним сюда судьба привела. Так странно, правда? Мы оба попали сюда случайно, как будто нам было предначертано встретиться. А теперь… — По щекам миссис Уэлдон потекли слезы, она жалобно посмотрела на Гарриет. — Мы оба были так несчастны и одиноки, но вместе были бы так счастливы.

— Это ужасно грустно, — беспомощно сказала Гарриет. — Наверное, мистер Алексис был очень темпераментным.

— Если вы имеете в виду, что он сам сделал эту ужасную вещь — то нет, никогда. Я знаю, что это не он. Конечно, он был темпераментным, но со мной он был безоблачно счастлив. Я никогда не поверю, что он ушел вот так, даже не попрощавшись. Это невозможно, мисс Вэйн. Вы должны доказать, что это невозможно. Вы такая умница, я знаю, вы сможете. Поэтому я и хотела с вами увидеться и рассказать про Поля!