ГДЕ ЛУЧШЕ?
Шрифт:
– Лиза!
– сказал он.
Лизавета Елизаровна вздрогнула.
– Зачем ты пришел?
– крикнула она.
– Лизавета Елизаровна!.. Я люблю тебя.
Лизавета Елизаровна захохотала.
Григорий Прохорыч подошел к ней, обнял ее и поцеловал.
Она не сопротивлялась, но плакала.
– Голубчик Гриша! Ты мне нравишься… Но…
– Лизанька!..
– говорил Горюнов, прижимая Лизавету Елизаровну.
– Гриша!.. Я не хочу тебя обманывать… - говорила, рыдая, Лизавета Елизаровна.
– У! Дура! Ее целуют, а она плачет! Лиза, не смей плакать!..
– говорил
Лизавета Елизаровна боролась сама с собой, наконец встала и сказала:
– Подумал ли ты о том, што про меня говорят на промыслах и на вечорках?
– Што?
– Ты веришь тому, што говорят про меня?
– Нет.
– Так я тебе скажу: што про меня говорят - верно… Я говорю тебе потому, штобы ты знал и после не каялся, што я обманула тебя… Одна голова не бедна!.. Я себя с ребенком прокормлю как-нибудь, зато меня никто не укорит.
Григорий Прохорыч стоял, как оплеванный. Он не знал, шутит с ним Лизавета Елизаровна или говорит правду.
– Али ты не веришь моим словам? Поди спроси свою-то сестру, мне от нее нечего таить, да и тебя я не боюсь. Подумай-ка лучше о том, хорошо ли жениться на девушке с накладом?.. Хорошо ли получить в приданое ребенка?
Григорий Прохорыч стоял пораженный, не зная, что сказать.
Лизавета Елизаровна села за пяльцы, нагнулась и закрыла лицо руками. С четверть часа она сидела в таком положении, и когда открыла лицо, то увидала, что Григорий Прохорыч все еще стоял, разглядывал свою фуражку.
– Не веришь?
– спросила Лизавета Елизаровна.
– Обманула ты меня… Тяжко ты меня обманула!
– сказал он со вздохом.
– Я тебя не завлекала; ты добровольно носил за меня соль.
Григорий Прохорыч вышел. Пришедши домой, он швырнул в угол фуражку и сказал сестре:
– И тебе не стыдно!.. Будто я пятилетний ребенок, штобы меня так дурачить. Свиньи!
– Што, - верно, губа-то не дура!
– Молчи! Убью!!!
– Дурак!.. Только вы, мужчины, и хороши. Припомни-ка, не лебезил ли ты около Горбуновой.
– У-у!!. Зме-я!..
– проговорил со злостью Григорий Прохорыч и, отыскав фуражку, вышел из избы.
X ПРОМЫСЛОВЫЙ СУД
Григорья Прохорыча ужасно разобидело то обстоятельство, что он влюбился в такую девушку, которая уже беременна. "Двух девок я любил, а такой штуки со мной не случалось… Хорошо еще, что она сама сказала", - думал он. Он теперь целые сутки терся на промыслах и терпеливо сносил насмешки молодых рабочих, которые смеялись над тем, что пришлец Гришка Горюнов хочет жениться на бывшей любовнице Ваньки Зубарева, и когда уж его выводили из терпения, он кричал, что они напрасно чешут языки, потому что он не дурак и даже не живет в ульяновском доме. Рабочие, видя, что Горюнов живет безвыходно на промыслах, даже на рынок не ходит, а покупает хлеб у торговок, приносящих хлеб на промысла, удивлялись его тер-пению и в то же время говорили, что Горюнова, вероятно, отщелкала Лизка Ульянова. Словом, Горюнову казалось, что рабочие всячески
Явились на промысла женщины, по обыкновению явились и мужчины, для того чтобы или пошалить, или самим попасть в работу с женщинами. Все голосили о семействе Ульяновых, и теперь было меньше спора о том, чтобы мужчины не работали с женщинами, потому что каждой хотелось узнать дело во всей подробности и выслушать мнение мужчин - и затем поругать мужчин за нанесенное женскому полу оскорбление.
Говоры шли разные по этому делу.
– Я давно замечала, што Лиза беременна, да молчала, - потому не мое дело.
– Потому, мол, сама беременна.
– Сука, дак и сука и есть!..
– Не правду, што ли, говорю! Скрывать-то, матушка, нечего. Ты знаешь пословицу: отец да мать не знают, а весь мир знает. Вот што! А вот это надо рассудить, што Лизка теперь?
– Не видать ее. Поди, не явится.
– Стыдно.
– Ну, она не такая!
– Слышала? Заводской Гришка за нее сватался!
– Слышала, да што-то он, говорят, все здесь живет. Должно быть, как узнал в чем дело, и на попятный.
– Смотрите, бабы и девки: заводского Гришку Горюнова в компанью не принимать.
– Тебе не надо, не принимай.
– Отсох бы у те язык-то. Говорят, Гришка этот зубаревскому примеру последовал!
– Сама первая, смотри, не бросься ему на шею.
– Слава богу, еще в рассудке.
– Вас слушать надо уши зажавши. Правду говорит пословица: две бабы - рынок, а три - так ярмонка.
– Известно: много голку, да мало толку!..
– Не суй перста в рот, - пожалуй, откусишь… А вы вот што скажите, умные головы: дело ли это - обмануть девку?
– Что ж такое! Мы пример с бар берем. Коли бара обманывают, нам и подавно можно.
– Не слушайте его, дурака. От него никогда не дождешься доброго слова.
– Зачем не дождаться. Кричать-то только не для чего: известно, немного попето, да навек надето.
– Хорошо. Теперь ты скажи: не обидно ли девке, если ее обманывают?
– А как же мужья-то умирают?
– Што с дураком и говорить!.. Осел, так осел и есть. Ты бы то подумал: што бы ты сказал, если бы твоя дочь родила?
– Я бы ее взашей!
– То-то и есть, чужое страхом огорожено; в чужих руках ломоть велик… Ох, вы! Ну, не мужское ли это дело - пристать за баб? Ведь вы с начальством-то хороводитесь, а не бабы.
– Поди, сунься, так двадцать пять и запросит.
Пришла Лизавета Елизаровна с Пелагеей Прохоровной. Все, как увидели ее, смолкли.
– Што-то не видать тебя давно, Елизаровна? С новой подругой спозналась, нас и знать не хочешь? Али замуж скоро выходишь?
– кричали ближние женщины.
– Это уж мое дело! Лучше дома сидеть, чем слушать выкомуры.
– То-то, женишка-то нового подсылала подслушивать…
– Какого женишка?
– А Гришку-то.
– С чего вы взяли, што он мне жених? И не стыдно вам говорить-то!.. По себе, видно, судите…