Где не было тыла (Документальная повесть)
Шрифт:
— Здорово! — раздалось в бараке.
— Удачные боевые операции под Москвой и Сталинградом, — продолжал оратор, — свидетельствуют не только о нашей высокой стратегии и тактике, но и о твердости патриотического духа советского человека, о его вере в победу. Мы теперь знаем, где проходит главная линия борьбы на советско–германском фронте…
На следующий день ко мне зашел В. Клименко.
— Лекция заинтересовала всех, — начал он. — Наши люди рассказывают, что «власовцы» точно язык проглотили, молчат, отсиживаясь на нарах. Даже церковные
Так с каждым днем росла подпольная группа, становясь крепче, организованней. В работу включились Мороз, Сухаревский, Сироткин, Гармаш, Рахманов и, другие. Теперь стало возможным вести пропагандистскую работу во всех бараках, индивидуально выявлять более стойких сторонников патриотического движения.
Однажды, когда я приплелся на кухню за обедом, ко мне подошел дежурный повар из числа красноармейцев и, нагнувшись ко мне, прошептал:
— Я вас узнал. Вы комиссар, — он назвал мою фамилию и добавил: — А я боец пятой роты, Говенников…
— Вы, очевидно, ошиблись, — ответил я, всматриваясь в его лицо.
— Я понимаю… По внешности вас трудно узнать — худой вы очень. Я сейчас дежурю. Освобожусь — поговорим. — Он быстро пожал мне руку и отошел.
Через полчаса, увидев Б. Хмару, бывшего командира батальона, я сообщил ему о встрече на кухне. Борис задумался, что–то вспоминая, затем сообщил, что В. Г. Говенников — бывший политбоец, коммунист, из рабочих…
В тот же день, к вечеру, Говенников нашел меня. Он сообщил, что в бараках, где содержатся рядовые красноармейцы, много коммунистов, готовых на любое дело. Показывая изувеченную во время неудачного побега из лагеря руку, Говенников рассказал, что его товарищем по неудавшемуся побегу был Василий Могилев, тоже коммунист, ныне работающий, как и он, поваром.
Вскоре я познакомился с В. И. Могилевым. Это был человек невысокого роста, плотный, с круглым добродушным лицом. Взгляд его зеленоватых глаз открытый, прямой. Когда Могилев сообщил мне, что ему часто приходится бывать в городе и что он имеет там кое–какие знакомства, я спросил:
— А нельзя ли найти среди этих знакомых надежного человека, чтобы устроить у него конспиративную квартиру, если она нам понадобится.
Могилев, прищурив глаза, некоторое время перебирал в памяти своих знакомых и наконец сказал:
— Можно найти, есть у меня надежный человек. Рабочий.
— Вот и замечательно! Вам следует поговорить с ним.
— Попробую. Думаю, что не откажет.
Могилев слово сдержал — конспиративная квартира была найдена.
Спустя несколько дней в летней кухне снова собралась «семерка». После взаимных приветствий разговор коснулся того, что давно не давало мне покоя.
– — Считаю, товарищи, что нам необходимо связаться с командованием одного из советских фронтов. Надо сообщить о существовании подпольной организации в лагере и получить необходимые указания о работе в тылу врага.
—
Во–первых, надо кому–то выбраться из лагеря, во–вторых, пересечь всю Румынию, в-третьих, перейти линию фронта…
— Реальное. Но нужно все тщательно обдумать.
Разговор зашел об организации побега, об использовании конспиративной квартиры, которая теперь у нас имелась в городе. Осталось только подобрать человека, которому можно было поручить это ответственное дело.
— Может, Сироткину? — высказал предположение Н. А. Шевченко.
Федор Сироткин — старший лейтенант. На фронте был связистом, затем танкистом. Отлично владеет румынским и немецким языками. Физически еще достаточно крепок, чтобы совершить этот продолжительный переход.
Через несколько дней (это было в последних числах января 1943 года) мы встретились с Сироткиным в углу лагерного двора. Выслушав меня, Федор разволновался. Его глаза заблестели золотыми искорками, он с трудом сдерживал радостную улыбку.
— Все должен запомнить наизусть. Никаких письменных сообщений мы дать не можем.
— Ясно, — кивнул он головой.
— От того, как тебе удастся добраться до наших, зависит многое. Люди будут ждать.
— Понятно.
Мы еще долго уточняли разные варианты «экспедиции», учитывая все плюсы и минусы. Наконец Федор сказал:
— Все ясно, товарищ майор. Только бы мне выбраться отсюда.
Он широко улыбнулся белозубым ртом, провел пальцами по лихо закрученным светлым усам.
— Ну что ж, Федя, не подведешь?
Вместо ответа Сироткин красивым тенорком запел какую–то веселую мелодию.
Двадцать пять лет — возраст, когда сила человека перерастает в зрелую независимость. Казалось, что мой собеседник пренебрегает необходимой осторожностью.
О чем думал Федор Сироткин, получив ответственное задание подпольного комитета? Буйная фантазия, молодость, тоска по Родине, семье, стремление вырваться на свободу, увидеть милые сердцу луга далекой Костромщины, утолить жгучую боль сердца по любимой… Все эти, безусловно, важные обстоятельства, возможно, укрепят его уверенность в благополучном исходе операции.
Перестав петь, Федор, с веселой хитринкой в глазах и улыбкой неунывающего человека, решительно заявил:
— Все будет выполнено на отлично. Заверяю вас, товарищ майор.
С Сироткиным уходили лейтенанты А. Черненко и И. Григорьев. Теперь оставалось главное — выход за колючую проволоку.
Спустя неделю из лагеря на работы отправлялась большая группа красноармейцев. Накануне вечером Ф. Сироткин и два других командира были переправлены в красноармейскую секцию, где о них должны были позаботиться Говенников и Могилев. Рано утром тройка беглецов была поставлена в колонну красноармейцев. Перекличка и выход за ворота прошли благополучно. Но исчезновение трех узников не осталось незамеченным.