Где принц, если все мужики...
Шрифт:
— Что ты делаешь?
— Лечу тебя. А то завтра будешь вся ободранная и расчесанная. Вот теперь вижу, что тебя сильно обожгло. Чего дергаешься? — накладывая кашицу из соды, спросил он.
— Холодно.
— Зато легче будет. Ты меня лечила, теперь я долг отдаю.
— Так вроде это было за то, что ты меня спас, — тихо сказала я. — Тогда могла утонуть.
— Так я на будущее. Вот опять мне плохо станет, будешь меня таблетками кормить и температуру мерить. Сода снимет зуд.
— Значит, совсем не жалко?
— Жалеть детей надо. Они глупые, несмышленые.
— Даже тебе?
— Ника, вот скажи, что ты обо мне знаешь? Ничего. Только то, что я тебе рассказал. А ведь мог и обмануть. Может я на жалость твою давил? Я мог в тюрьме сидеть за убийство и только освободиться. Мог квартиру в карты проиграть, — сказал он. Потом взял вату и стал смывать кашицу из соды. — Чего улыбаешься?
— Ты мог мне и соврать. Но сейчас сидишь рядом и лечишь меня. А не нож к горлу подставил, чтоб отобрать последние копейки.
— Тоже верно. Легче?
— Немного.
— Больше не чеши, — он вновь задул свечу и лег рядом. — Надо будет тебя в следующий раз встретить. У тебя прям страсть какая-то приключения находить.
Я хотела ему возразить, но уснула.
Глава 12
Было приятно сидеть на ступеньках и смотреть, как начинается новый день. Жара только давала о себе знать. Еще не ушла утренняя прохлада, в тени так и вовсе хотелось накинуть чту-то на плечи, но солнце начало прогревать воздух. Стоило выйти из тени, так сразу становилось жарко.
Старый дом. Я провела рукой по посеревшим от времени доскам. Сколько всего он видел? Тут ведь не передать словами. Он помнил дедушку и бабушку, когда они были еще молодыми. Видел, как рос мой отец. Помнил меня маленькой. Мне всегда нравились эти ступеньки. Нравилось смотреть как мимо проходила детвора на речку, а дед Степаныч в валенках и телогрейке, которые он не снимал круглый год, шел рыбу ловить. Эта часть город всегда была больше похожа на деревню. Даже выражение было, что в мы ехали в город, то и есть, в центр. А сейчас все выглядело заброшенным. Как будто жизнь уходила из этих мест. Это чувствовал дом. Он умирал. Медленно и болезненно. Разве могут дома жить без людей?
— Все мечтаешь? — Гена пришел с колонки, принеся два ведра холодной воды.
— Думаю, что с домом потом делать. Нельзя, чтоб он опять пустовал. Вот уеду я, а он будет один стоять и пустовать.
— А ты не уезжай, — наливая воду в умывальник, ответил Гена.
— И чего мне здесь делать? Работать за копейки и шишки собирать? — спросила я, наблюдая, как он умывается, не обращая внимания на холодную воду.
— Если тебе так везет, то думаешь шишки тебя в другом месте обходить будут?
— Ты заболеть не боишься? — больно он активно в холодной воде полоскался.
— Нет. Закаливания вещь хорошая.
— Тогда тебе тут только и жить. Я к горячей воде привыкла.
— В чем проблема? Достроим комнату. Проведем воду. Здесь у многих вода в дом
— Это когда будет.
— А ты хочешь все и сразу? Так никогда не бывает, моя хорошая. Да и ценить начинаешь все это, когда или теряешь, или все делаешь с самого начала. Готовое воспринимаешь как данность.
— Но это тяжело.
— Ника, хватит ныть. Только и слышу, что плохо, тяжело. Зря судьбу гневишь. У тебя не все так плохо, как кажется. Люди из таких проблем выбираются, что тебе не снилось. Не сдаются. А ты ноешь. Да и смысл ныть? Или ты так ко мне внимание привлекаешь?
— Ничего я не привлекаю, — сразу испортилось настроение.
— А что ты делаешь? Напрашиваешься на жалость, — он сел рядом. Закурил. — А я тебе уже говорил, что жалеть не буду. Жалость она человека слабым делает. Хочешь помочь, так протяни руку, подтолкни, а не вытирай сопли. Иначе я тебя жалеть буду, а ты меня. Так и будем с тобой слезы вытирать друг другу. Достанем бутылочку и будем с тобой о своей судьбине горевать. Хотя это время могли бы на дела потратить. Например, я начну крыльцо разбирать, а ты крапиву дергай. К дому пройти невозможно Все заросло.
— Я думала мы после того, как в город съездим, тогда начнем домом заниматься.
— Твоя контора во сколько открывается? В десять утра. А сейчас шесть. Мы столько дел сделаем за это время. Так что не ленись. Вперед и с песнями.
— Петь обязательно? — я хмуро посмотрела на него.
— Нет, но желательно, — он бодро поднялся и пошел за топором. Мне же только оставалось пойти за рукавичками, чтоб не обжечь руки об крапиву.
Через два часа я уже начала жалеть, что пригласила пожить Гену. Вроде дом был мой, а командовал чужой человек. Я почувствовала себя рабыней на сахарных плантациях. Только соберусь сеть, чтоб передохнуть, как он тут же начинал меня поднимать, то шутками, то приказами, то на совесть давил. И я велась. Нет бы его послать, так вставала и делала. Ведь правильно говорил, что кроме нас некому было привести дом в порядок.
Потом съездили в город. Даже по магазинам пройтись не дал, сразу потащил назад работать. И обед у нас был только в два часа дня. Дешевая каша с копеечным паштетом. Такое только собакам давать, но я так проголодалась, что мне эта каша показалась чем-то невероятно вкусным.
— Давай вечером картошку запечем? — предложила я.
— Можно и картошку, — согласился Гена. — Черный хлеб с солью, еще и зелень.
— А на хлеб можно паштет намазать для сытости.
— Можно и так. И черный сладкий чай.
Мы с ним переглянулись. Почему-то улыбнулись. После сытного обеда и тяжелой первой половине дня захотелось спать. На улице жарко, а в доме было прохладно, только комары мешали. Я закрыла глаза на пять минут и начала проваливаться в сон. Вроде только прикосновение, а я аж подскочила.
— Комар. — Гена завалился со мной рядом на кровать, накрывая простыню и меня, и себя.
— А сейчас зачем…
— Решил что неплохая идея немного подремать, — сразу закрывая глаза, ответил он.
— Но…