Где-то в Краснобубенске... Рассказы о таможне и не только
Шрифт:
— Вам надо, вы и разбирайте! — вежливо ответил Зайцев. — А мне ужинать пора.
— Как вы со мной разговариваете! — взвизгнул Исикевич.
— Нормально разговариваю, — удивился Зайцев. — Я же объяснил — мне ужинать пора! Режим! Не нарушайте мои конституционные права!
— Права… — со злостью пробурчал Исикевич. — А что это на шинелях пятна какие-то?
— Стошнило кого-нибудь, — равнодушно отозвался Зайцев.
— Прекратить! — Лениниду Агафоновичу сделалось совсем нехорошо. — Немедленно разобрать форму одежды, привести в порядок! Да, пришить погоны, погладить, отчистить эту… это… Короче, отчистить! Через час приду,
Исикевич развернулся на каблуках, как давеча Гагаев, и чётким шагом покинул служебное помещение.
— Раз надо, значит проверяй! — сказал самому себе Зайцев. Он достал из внутреннего кармана кителя плоскую бутылочку виски, отхлебнул с удовольствием.
— Куда это Исикевич поскакал, аки лошадь Пржевальского? — спросил вошедший в комнату Красота.
— К проверке форменной одежды пошёл готовиться, — ответил Зайцев. — Глеб, а у тебя нитки с иголкой есть?
Красота уставился на товарища:
— Зачем?
— Погоны пришивать.
— К ушам Исикевича?
— Неплохая идея! — одобрил Зайцев. — А ещё к шинелям.
— Чего? Б…, на х…, твою мать!
— Я примерно так и думал, — хмыкнул Зайцев. — Виски будешь?..
Ленинид Агафонович нервно прогуливался по «галерее», ежеминутно поглядывая на часы. До окончания срока, отпущенного им на выполнение приказа, оставалось 38 секунд. Как раз хватит, чтобы добраться до служебки в павильоне «Прибытие». В воспалённом мозгу Исикевича возникла картина браво марширующих инспекторов в идеально подогнанных по фигурам шинелях. Шинели были украшены ровно пришитыми погонами. На аккуратно подстриженных головах залихватски сидели одинаковые мутоновые шапки…
Действительность оказалась иной. В пустом зале за стойкой дремал Вова Макарский. В углу курили инспекторши Полуэктова и Богатикова. Не обращая внимания на появившееся в лице Исикевича начальство, они продолжали живо обсуждать сцены из личной жизни.
— А я ему и говорю, — томно отставив в сторону руку с тонкой сигаретой, низким голосом вещала высокая короткостриженная брюнетка Полуэктова. — У тебя, мальчик, денег не хватит!
— На что? На что денег не хватит? — с восхищением глядя на Полуэктову, прошептала маленькая пухлая Богатикова.
— На что? — Полуэктова поиграла ярко накрашенными глазами. — На то, чтобы содержать такую женщину как я!
Полуэктова к своим тридцати двум годам уже дважды побывала замужем, но оба раза быстро разочаровалась в своих избранниках и ныне находилась в свободном поиске.
— Послушайте! — стараясь привлечь к себе внимание, Исикевич даже повысил голос. — Я отдал приказ! Где ваши шапки?
Полуэктова, театрально вздохнув, перевела взгляд на Ленинида Агафоновича:
— Вы, по всей видимости, изъятой анаши на складе нанюхались? Какие шапки?
— Форменные. Зимние, — Исикевич готов был разрыдаться. Он понял, что его приказ никто и не думал выполнять.
— Откуда я знаю? — фыркнула Полуэктова. — Не хватало ещё такое убожество на голову надевать!
Богатикова сжалилась над Ленинидом Агафоновичем:
— Да там они все, в кладовке. Нам выдают, а мы всю форму в кладовку складываем. Никогда ничего не пропадало.
Исикевич опрометью бросился в служебное помещение. Надежда умирает последней. Но и там не было марширующих краснощёких таможенников. Только спящий на кушетке Зайцев и бодрствующий Красота.
— Я же приказал! — голос Ленинида Агафоновича сорвался. — Разобрать
— Да разберём мы. Наверное, — лениво ковыряясь заточенной спичкой в зубах, сказал Красота. — И вообще, сказано завтра, значит, завтра!
— Я доложу! — мелко завибрировал Исикевич. — Всё доложу Евгению Робертовичу!
— Кто бы, б…, сомневался! — Красота грузно поднялся со стула и, задев Исикевича плечом, покинул служебку. — Захочешь погоны пришить — моя шинель третья слева!
— Да как вы смеете! — пробормотал вслед Красоте Исикевич. Губы его предательски задрожали, глаза увлажнились. Не к месту вспомнился уютный кабинетик, который Ленинид Агафонович занимал в региональном управлении аккурат до рокового перевода в Краснобубенскую таможню. Вспомнились посетители, которые заходили в кабинетик тихо-тихо. Говорили уважительно, смотрели просительно, вели себя почтительно. А в конце беседы слегка смущённо клали на краешек стола пухлый конверт. Эх… Что касается такого хама как Красота, то его Ленинид Агафонович и на порог бы к себе не пустил!
Ситуация становилась критической. Спасти Ленинида Агафоновича могло лишь одно старое правило. Оно гласило: не будь жадным, поделись ответственностью с начальством. Исикевич решительно достал мобильный телефон и набрал номер Гагаева. Тот долго не подходил, но Ленинид Агафонович проявил настойчивость.
— Слушаю! — в голосе Гагаева, естественно, сквозило раздражение.
— Михаил Владимирович! — заторопился Исикевич. — Всё плохо! Форменные шинели не имеют пришитых погон, все грязные и не по размеру. Красота с Зайцевым саботируют подготовку к смотру. Постоянно выказывают неуважение к руководящему составу, то есть, ко мне. Я напишу рапорт…
— А Евгению Робертовичу и Петру Константиновичу вы завтра рапорт будете показывать? — с угрозой поинтересовался Гагаев. — Пётр Константинович после посещения Нижнелебяжска не в радужном настроении. А вы, Ленинид Агафонович, назначены ответственным за смотр.
— Кто меня назначал ответственным? — возмутился Исикевич.
— Я! — солидно заявил Гагаев.
— Неужели! — притворно расстроился Исикевич. — А номер приказа о назначении не напомните?
Михаил Владимирович обиженно засопел. Без официального приказа Дуплоноженко не будет особо разбираться кто прав, кто виноват. Накажет всех подряд, а сильнее всего, конечно, достанется ему, Михаилу Владимировичу.
— Ладно, — сдался он. — Я завтра пораньше на работу приеду. А вы, Ленинид Агафонович, сделайте к моему приезду всё возможное и невозможное, чтобы наш отдел выглядел на завтрашнем смотре с наилучшей стороны!
— Слушаюсь! — радостно гаркнул Исикевич. — Есть сделать всё возможное и невозможное!
Он отключил телефон и со спокойной совестью отправился спать…
На следующий день в 7 часов утра в аэропорт прибыл Евгений Робертович. Начальник таможни решил лично проверить готовность пассажирского отдела. Здесь его постигло серьёзное разочарование. Она, эта самая готовность, находилась примерно на том же самом уровне, что и вчерашним вечером. То бишь, в зачаточном состоянии. Обуреваемый страхом перед Дуплоноженко и ненавистью к подчинённым, Евгений Робертович принялся в свойственной всем начальникам манере исправлять положение. А именно, начал громко и протяжно орать. На его трубный вопль, словно самки на призыв самца-оленя, собрались инспекторы, заспанный Исикевич и только что подъехавший Гагаев.