Где твой дом?
Шрифт:
— Вот только один уговор, мама, — уже спокойно, но твердо сказала Руфа. — Ты меня спать не прогоняй и лампу мне не гаси. Когда сама лягу, тогда и лягу.
— Да уж ладно. Делай как знаешь.
— Только смотри силы рассчитывай, — добавил отец.
— Не бойтесь. Силы у меня хватит.
В этот же вечер Руфа устроила себе столик в кухне, за перегородкой, достала нужные учебники и смастерила на лампу абажур из плотной бумаги: если придется долго сидеть, так чтобы свет не мешал спящим.
Крушение
Отец, конечно, был занят, у него шло совещание. Женя уселась в приемной, где уже дожидались несколько человек. Пелагея Ивановна, пожилая толстая секретарша, улыбнулась ей, показав щербатые зубы.
— Тоже с заявлением?
— Да, я по делу.
— Едва ли он тебя примет, вишь народу-то его ждет!
— И я буду ждать.
— А чего ж вам ждать? — сказал какой-то молодой тракторист, вертя в черных от мазута руках бумажку. — К отцу-то и без очереди можно пройти. Директорская дочка, да будет здесь сидеть.
Женя сердито взглянула на него.
— Буду сидеть.
Это было томительно. В приемной курили, и дым не успевал уходить в раскрытое окно. Секретарша то и дело вызывала кого-то к телефону или отвечала по телефону сама. Держа трубку, она старалась кричать изо всех сил, будто объяснялась с человеком с бугра на бугор, никак не понимая, что оглушает и тех, кто сидит рядом, и того, кто ее слушает на том конце провода. В жаркие стекла окон бились и нестерпимо назойливо жужжали мухи.
Неизвестно, сколько прошло времени, когда наконец кончилось заседание. Начался прием. Люди входили в кабинет и выходили. Одни довольные, другие сумрачные и молчаливые, третьи — с криком и бранью.
Женя сидела и ждала. Это было ее главное дело на сегодня, и она должна была его сделать.
Когда наступила ее очередь, в приемную ворвалась доярка Груня. Женя знала ее — Груня была запевалой на всех колхозных праздниках. И сейчас она кричала своим чистым, звонким голосом так, что стекла звенели.
— А почему это? Я в отпуску была, а бригадир мне на вид ставит! Да меня же и не было совсем на ферме, а он мне в приказе написал! Сказала, до директора дойду — и дойду! Нет уж, дойду!
— А ты не кричи, не кричи, — остановила ее Пелагея Ивановна, — садись вот, подожди.
— А ты меня не останавливай, сидишь тут в холодке. Пробор-то расчесала да сидишь. А ты вон побегай за пять километров на пастбище-та! Да по жаре-та…
— Ну при чем тут мой пробор? Люди ждут, и ты подожди. У всех свои дела. А пробор при чем?
— А кто ждет, какие люди? — Груня оглянулась, вся красная, со сверкающими глазами. — Где тут люди-та? Бабка Марфа. Так ей делать нечего, подождет…
— Эка, подождет! Чай, у меня поросята
— А это кто — директорова дочка, что ли? — продолжала Груня, не слушая бабку Марфу. — Эта может с отцом-то и дома договориться. Нечего у людей время отнимать.
Когда дверь в кабинет открылась и оттуда вышел очередной посетитель, Груня без разговоров влетела к директору.
— Вот, видали? — сказала Пелагея Ивановна, приглаживая свои и без того гладкие черные волосы. — И сколько же их, таких вот, озорных… Наслушаешься за день всего — и пробор им помешает, и что хочешь!..
Потом приехал верхом на лошади агроном. Женя видела в окно, как он не торопясь слез с лошади, привязал ее к березе. Так же не торопясь вошел и, кивнув Пелагее Ивановне, прямо прошагал в кабинет.
— Вот, видали? Идет, и все. А я — пустое место. — Пелагея Ивановна снова взялась за трубку. — Этот теперь засядет так засядет.
Женя плотнее уселась на стуле.
— Все равно дождусь.
Второй час ожидания подходил к концу, когда Женя наконец вошла в кабинет отца. Савелий Петрович, озабоченный и нахмуренный, читал какое-то заявление.
— Что надо? — резко спросил он, не поднимая глаз.
Женя, удивленная его тоном, не сразу ответила.
— Ну, в чем там дело? — нетерпеливо крикнул директор.
— Это я, папа! — с достоинством сказала Женя. — Я пришла… я должна поговорить с тобой. И, пожалуйста, не кричи на меня.
Савелий Петрович вскинул на нее глаза:
— Ты? Разве дома нельзя?
— Нет, нельзя. — Женя села к его столу. — Тебя дома никогда нет. И когда дома, ты все равно не разговариваешь со мной.
— Уйди, прошу, мне совершенно некогда болтать с тобой. Мне в райком надо. Все.
— Папа, я ждала тебя два часа.
— Мне не-ко-гда!
— Я не уйду.
Они смотрели друг на друга яростными желтыми глазами. И Савелий Петрович сдался. Он устало откинулся в кресле.
— Только покороче.
— Папа, — начала Женя волнуясь, — если я останусь в совхозе, то как, по-твоему, за какую работу мне взяться? Может, вместе с Руфой на утиную ферму?
Савелий Петрович недоумевающе уставился на нее.
— Что такое? Что ты сказала?
— Папа, ты, наверно, удивляешься, что я так долго молчала… Но я не могла так сразу решить. А теперь я продумала все и решила. И я так поступлю, как ты сказал.
Савелий Петрович сдвинул брови.
— Подожди. Нельзя ли яснее? Что я сказал? Что ты решила?
Женя улыбнулась:
— Ну, я решила остаться в совхозе, папа.
— Что?! Что за чертовщину ты говоришь? — закричал Савелий Петрович. — Это откуда еще у тебя? Это что за бред такой?