Где твой дом?
Шрифт:
— И отец не дал этому подлецу по морде? — возмутилась тетя Наташа. — Неужели не дал?
— Подожди, что ты кричишь? — Елизавета Дмитриевна порывисто повернулась к тете Наташе и тут же ударилась лбом об угол раскрытой рамы. — Вот ты кричишь, а тут рамы эти… — Елизавета Дмитриевна потерла лоб рукой. — Конечно, это некрасивый способ узнавать про все, что там… Но, а без этого как бы он узнал?
— А по-твоему, Руфа? — спросила Женя.
— По-моему, этот начальник — низкий человек. Его даже близко к детям подпускать нельзя. Он просто подлец!
—
— Да, что ж… Пожалуй, так. Правда, начальнику нужно знать, что делается у ребят… но есть, наверно, какие-то другие средства. Все-таки это… как-то… низко. А как ты думаешь, Женя?
— Я тоже считаю, что это низко, — сказала Женя, — и что начальник этот подлец!
— Ну так, — усмехнулась Елизавета Дмитриевна, — а где же загадка?
— А загадка уже разгадана! — Женя поднялась и торжественно посмотрела на мать. — Я хотела знать ваше мнение об этом начальнике. И вот я его узнала. А начальник этот — Аркадий Павлович Пожаров. Ну что, мама, ты все еще будешь его мне сватать?
Наталья Дмитриевна охнула и тихонько рассмеялась. Вот так Женька, вот так молодец! А Елизавета Дмитриевна с минуту ошеломленно глядела на нее.
— Скорее всего, это клевета… — начала было она, собравшись с духом.
Но Женя перебила ее:
— Сам рассказал, мамочка. Сам, да еще и хвалился.
Женя смотрела на мать, торжествуя победу, но Елизавета Дмитриевна не сдавалась.
— А что, собственно, произошло? — Она пожала плечами. — Подумаешь, если он там где-то не совсем правильно себя вел. И похуже бывает. А это что? Ерунда какая. Пусть был неправ. И все мы не святые. Но он же любит тебя?! Любит! Ты понимаешь, что это такое?!
— Любит! — повторила Наталья Дмитриевна, усмехаясь.
— Да, любит! — продолжала Елизавета Дмитриевна. — Это же ценить надо. Это больше всего на свете ценить надо — любовь!
— Очень жаль, если любит, — сказала Женя. — Но я-то его не люблю. И прошу тебя, мама, прошу — не разговаривай со мной больше об этом человеке.
— Как это — не разговаривай?! Глупости какие!
Женя взяла Руфу под руку.
— Пойдем.
И почти побежала по тропинке, так что маленькая Руфа еле поспевала за нею.
— Ну подожди, куда ты?
— Куда-нибудь, только подальше. Поскорей, куда-нибудь.
Тропинка сбежала к озеру. Тихая, полная зеленых и голубых отражений вода светилась у заросшего ромашками берега. Здесь Руфа решительно остановила подругу:
— Не беги, хватит. Давай садись. И давай рассказывай.
Женя послушно села рядом с Руфой на мягкий, поросший зеленым мохом бугорок.
— Я не знаю, что мне делать, Руфа, — сказала она.
— Ты что — из-за Пожарова, что ли?
— Тьфу мне на этого Пожарова! Я просто на какой-то развилке стою и не знаю, куда идти — направо или налево. Остаться или уж уехать… бежать отсюда.
— Женя! — Руфа взяла ее за руку. — Ты что… Может, кого-то другого любишь?
— Может быть, — еле слышно ответила Женя.
— Ох ты! А я-то, как
— Сначала показалось, что глядит. А потом поняла, что не глядит. И глядеть никогда не будет. Никогда. А я… боюсь очень. Вдруг да вроде Веры начну ему в глаза лезть. Хорошо, что ли? Вот и думаю: может, уехать? А потом думаю: а хорошо ли будет, если вы все останетесь, а я уеду? Нехорошо. Потому и стою на развилке. — Женя вдруг заплакала, закрыв руками лицо. — Стою и стою… А тут еще Пожаров этот. А дома его привечают, и отец и мама… А думаешь, с моим отцом легко бороться?
— А ты не борись. Ты поговори по-хорошему, он и сам поймет. Ты же с ним всегда обо всем разговаривала.
— Раньше разговаривала, а теперь нет. Теперь мы с ним совсем на разных языках говорим.
— Вот как? Поссорились?
— Хуже.
— Хуже?
— Потом, Руфа. Когда-нибудь. Не надо сейчас об этом.
Снова замолчали.
— Прямо не могу я дома сидеть, — опять начала Женя, глядя на рябое от ветра озеро. — Я на птичник к тебе пойду, хоть что-нибудь делать.
— Ой, Женька, вот здорово! Помоги мне, для меня ведь это самая трудная пора начинается. Ведь мне-то некогда на развилках стоять, мне работать надо. Я за трудное дело взялась. А если ты у меня в бригаде будешь, — ты же будешь мне самой верной опорой. Мне очень твоя помощь нужна, Женя!
Женя улыбнулась сквозь слезы.
— Спасибо, хоть ты веришь, что я на что-нибудь годна. А то все только и слышишь — «директорова дочка»! Как будто если я директорова дочка, то я уж и урод и ни рук, ни ног у меня нету.
Руфа схватила Женю, обняла ее своими маленькими крепкими руками:
— Ой, Женька, Женечка, как я рада, как я рада! И давай помоги мне бригаду собрать. Кого, по-твоему, позвать нужно?..
Женихи Веры Грамовой
С того самого дня, как портрет Веры Грамовой появился в районной и в областной газетах, в совхоз на ее имя потекли письма. Вера, изумленная и взволнованная, каждое утро, накормив уток, садилась на берегу и разбирала почту. Писали из колхозов, просили совета, спрашивали, как она добилась такого высокого привеса, обращались к ней с самыми разными вопросами.
«…Кормим их хорошо, досыта, одним хлебом почти, а они принялись друг дружку жрать, дерут друг у дружки перья до крови…»
Или:
«…Не спят, совсем не спят, просят есть. Неужели их и ночью еще кормить?..»
Каждый раз, прочитав такое письмо, она удовлетворенно улыбалась — они не знают, в чем дело, а она знает и может помочь! И как только выпадал свободный час, пристраивалась у маленького столика в кладовой и отвечала прилежно и обстоятельно.
На второй или на третий день по приезде Вера получила письмо, от которого глаза ее широко раскрылись. Несколько минут она глядела на исписанные кривым почерком странички, а потом принялась читать сначала.